Сибирские огни, 1968, №5

одинаково. Об этом духовном единстве го­ ворилось и писалось много, но не всегда дос­ таточно подчеркивалось, что это было многообразное единство. А за поэтичес­ ким многообразием вставало многообразие жизненное — многообразие индивидуально­ стей, судеб, вкусов, жизненного опыта, по­ требностей народа, духовно раскрепощен­ ного революцией, богатство души народной. Это богатство держало испытание на вой­ не; я думается, что и сама наша победа в этой войне есть не в последнюю очередь победа духовного богатства советского че­ ловека над духовным убожеством фашиз­ ма. Творческая разность поэтов есть поэти­ ческий эквивалент многообразия душевной жизни народа, в небывалом единстве встав­ шего на защиту Родины. В сборниках пред­ стает перед нами, можно сказать, коллек­ тивный лирический герой; понять противоре­ чивое единство его подчас, казалось бы, несо­ единимых черт — значит, понять во многом нравственный секрет нашей победы, ее идей­ ные и душевные истоки. Вот — Дмитрий Вакаров, поэт ярко ро­ мантического мироощущения: Хватит молитвы; Юность, гори! Ж изнь наша — битва. Мы — бунтари! («Бунтари ») За мятежным пафосом этого стихотво­ рения — пафос личной судьбы автора, рево­ люционной борьбы, начатой им еще на гим­ назической скамье и продолжавшейся до гибели в гитлеровском концлагере. Александр Гаврилюк — на девять лет старше Вакарова. Его первый арест поль­ ской полицией падает на 1929 год. В его стихе — и ярко выраженные крестьянские корни, национальная напевная традиция («Голова ты моя нелегальная, конфискует тебя прокурор»), и пафос поэтического пла­ ката: Рвутся слова, сплетаясь, ткутся песни-плакаты,— Брошу я ил сквозь решетку поя кровлю крестьянской хаты, А там их друзья подхватят, ильней голосов .. раскаты, И станет плакатом песня: Кто снимет эти плакаты? («Плакаты *, 1933 г.) В поэзии Костя Герасименко — певучесть украинской мовы, неспешность ритмов, яс­ ность взгляда, убежденность в прямоте до­ рог. Когда перед ним и его поколением на экране проходят моряки «Авроры»,—-для поэта это не только прошлое: Как же быть? Ж алеть, что опоздали, Что не мы горели в там огне, Что сегодня Об октябрьском шквале Мы читаем лишь на полотне? Тосковать ли по тому кипенью, Где не мы кипели, как назло? Становись же, наше поколенье. Н а поверку, коль на то пошло! (1939—1941 га.} В этих простых строках с безусловной искренностью, доподлинностью запечатле­ лись чувства и мысли, владевшие тогда мил­ лионами. Пусть сегодня мы знаем об этой эпохе и многое другое, не укладывающееся в процитированные строки, не покрываю­ щееся ими; пусть в них выражена лишь часть, а не целое, но подлинность этой час­ ти — вне сомнения. Очень сильно раскрыто в сборниках — стих за стихом — то, что можно было бы назвать истоками подвига. Не случайно, что почти у каждого из поэтов, представ­ ленных в сборнике, находим стихи, посвя­ щенные Родине. В.них нет праздного любо­ вания,— эта любовь деятельна. Даж е природа в эстетике поэтов расце­ нивается по координатам дела: Природа мне открылась сразу, В сияньи солнца, в цепи гор* Как будто бы знаком Кавказу Мой жадный к миру кругозор* И возле этакой громады Не оставляла мысль одна: Как тяжко поработать надо, Чтоб сделать лучше, чем она* (Леонид Вилкомир. «В горах», 1940 г. У Есть еще одна очень важная черта в коллективном облике поэтов, о которых идет речь. Эта черта — чувство неразрыв­ ности времен, ощущение и понимание себя наследником всего ценного, что создано до тебя человечеством, короче — чувство со - перживания Истории, то неравнодушие к ней, без которого не может быть и настоя­ щего патриотизма. Владислав Занадворов, увидя найден* ный на поле Куликовом изрубленный ста­ ринный щит, переносится мыслью к буду­ щему: ...Что станет думать дальний наш потомок И чем его наполнится д уи а, Когда штыка трехгранного обломок Отыщет он в курганах Сиваша? Это были раздумья не только о прош­ лом, хотя бы и недавнем. Это были раз­ думья и о том Перекопе, который ждал их поколение. Предчувствие боя, боя не облег­ ченного, не «малой кровью, могучим уда­ ром», а такого, из которого, может быть, не придется вернуться и им, входило а поэзию в конце тридцатых годов. Я слушаю далекий грохот. Подпочвенный неясный гул. Так подымается эпоха. И я патроны берегу. Я крепко берегу их к бою. Так дай мне мужество з боях. Ведь если бой — так я с -обою, Эпоха громная моя. (П авел Коган) О том же писали Кульчицкий, Майоров, Лобода... Они знали: может быть, придется в бою лечь и не встать. Но это не парали­ зовало их готовности к бою. У Алексея Л е