Сибирские огни, 1968, №5

Из желтого искрящегося зева клещей веяло ледяным жаром. Волосы на черепе щетинились, и все тело сжималось и щетинилось, словно обрастало иглами. Глазам было колко и жутко. Он не мигнул, не отвел их. Но запах... какой отвратительный запах лез в нос и рот! Надеетесь запугать до начала пыток? — сказал он, по-прежнему разделяя слова паузами. Он сосредоточил всю силу свою и внимание на мерцающем отсвете раскаленных клещей в зрачке врага.— Это оттого, что кроме таких вот средневековых «доводов» у вас ничего нет... То, что он говорил, по сути своей не имело смысла. Но он говорил, он должен был слышать себя, чтобы не дать страху Завладеть им. Произносимые твердым голо­ сом слова, точно крепь в шахте, сдерживали напиравшую на него глыбу ужаса. В глубине подсознания даж е мелькнуло сумасшедшее: удариться головой о раскален­ ное ж елезо — пусть знает наших! Шеф гестапо, видимо, почувствовал его душевный накал и понял, что обычными способами обработки здесь ничего не добьешься, раньше наступит смерть. С подобной категорией людей ему приходилось встречаться не раз. По его понятиям, это были душевнобольные. Применение к ним «нумер драй» не давало результатов: все конча­ лось глубоким болевым шоком и смертью. К таким нужен был особый подход... — Ты мне нравишься,— сказал вдруг офицер миролюбиво и опустил клещи.— Я люблю смелых русских... Ждал удара, вспышки злобы — и вдруг: «люблю смелых русских»... На миг он словно бы потерял равновесие. Как во время борьбы в перетяжку, когда нечестный противник выпустит свой конец. — ...Храбрый враг достоин уважения, если он, конечно, имеет быть умный человек. Он сразу угадал скрытый смысл сказанного гитлеровцем. Надо было немедленно рвать паутину, которой враг пытался опутать его душу. «Надо отрешиться от жизни, от своей шкуры...» — всплыло в памяти. Надо!.. Он знал, что н а д о . Ах, как ж е трудно отдирается эта проклятая с в о я шкура! Совесть хлестнула ядовитым укором: фашисту понразился!.. «Я же ничего под­ лого не сделал!» — почему-то озлился он на себя. И хотя он знал, что это действи­ тельно так, злость в душе распалялась все сильнее — на себя, на немцев, кажется,— на весь мир. — ...И у меня есть другие доводы, чтобы подействовать,— продолжал шеф геста­ по.— Я могу оставить тебе жизнь. Тогда он обрезал ухищрения гитлеровца. Глядя ему в зрачок, сказал почти шепотом: — Как рябчика, на манок хочешь взять? — от смертного холода немел язык и сердце, но душа уже вновь была полна неистовой ярости.— В шпионы вербуешь, гад!.. Боковым зрением он видел «коня», пламя в печи, жилистые руки врагов, даж е сзади себя патефон на окне, который запускали на полную мощность во время допро­ сов. Предметы бессмысленно перемещались, наплывали один па другой. Шеф гестапо надвигался на него. Инстинктивно хотелось отпрянуть, хотелось плюнуть в вонючую морду гитлеровца — ноги словно пристали к полу, а рот был сух, как железо на морозе. — Очень понял,— фашист поиграл желваками, сунул клеши в печь — Ты хочешь сделать меня злым. Чтобы я быстро прикончил тебя. Нет. Я очень спокойный. Мне сказали: Третьякевич есть крепкий орешек. Я люблю — это, как это? — колоть оре­ шек. И я умею это делать хорошо. Я есть майстер. Шеф гестапо вынул из кармана плоский флакончик, приложил носовой платок к хрустальной пробке, протер платком лицо. На золотом ярлыке флакона чернели тон­ кие буквы ”1а Tendresse”.* ...а ему казалось, что еще невыносимее завоняло помойкой. * Название французских духов,