Сибирские огни, 1968, №5

С того часа, как его схватили полицаи, он старался не думать о родных, чтобы не растравлять себя еще больше. С особым старанием он обрывал лезшие в голову мысли о старшем брате, и это ему удавалось. Но матэ незримо находилась с ним — будто жила в нем. В полубреду губы сами по себе шептали «мама», звали ее на помощь. Он знал, что умрет, и как-то с этим смирился. Каждый допрос мог быть послед­ ним часом жизни. Но когда ему представлялась, как она воспримет его смерть, за горло схватывала, будто во время пытки, тугая пегля. Он видел, как падет мать на землю и будет целовать холодную глину могилы, как забьется и тихим стоном засто­ нет, и будет заклинать землю расступиться, принять ее рядом. Он умрет и перестанет чувствовать боль. А все его муки перейдут в ее сердце, и она будет каждый день, каждый час нести их — годы и годы... Он представлял всю страшную тягость ее страданий, и собственные мучения словно блекли. «Мама, прости!» — безгласно шевелились губы, и слезы едко щипали уставшие глядеть глаза. — У кого карандаш? — глухо, трудно протолкнул он слова сквозь душившую его невидимую петлю. Ему подали маленький обломок карандашного стерженька, обрывок, будто на закрутку, газеты. Он нацарапал: «Мамочка»,— и задумался. Какими словами ободрить ее? Как укрепить ее силы, чтобы смогла вынести все предстоящее? «...крепитесь»,— вывел он, едва удерживая в пальцах стерженек. Надо было хоть на время унять ее боль. «У меня все в порядке»,— это уже не только ей — эго всем, кто с ним связан, остался на воле и может узнать о записке. Из этих слов они дслжны понять: от него враги ничего не добились. Но матери-то нужна надежда, что он останется жив. И он дописал, продирая бумажку: «Наши придут — помогут». Д а, помочь им, выручить их мог только внезапный прорыв советских войск. Д р у­ гого спасения не было. Он прилепил записку к закопченному дну котелка снаружи — получилось, будто обрывок газеты пристал к посуде случайно. — Зайдет дежурный — передай моей маме,— сказал он Земнухову, а сам ткнул­ ся лицом в обмотанную тряпкой руку, покалеченную палачами. В тот ж е день стало известно, что для дальнейших допросов прибыли гестаповцы. Краснодонское подполье к тому времени было полностью разгромлено. Ареста избежали только те, кто успел скрыться. Никто из сидящих в полицейском бараке молодогвардейцев не мог бы даж е при желании указать, где теперь прячутся уцелевшие товарищи. Почему же именно после полного уничтожения Молодой гвардии гестапо заинте­ ресовалось некоторыми ее членами? Это можно объяснить и понять лишь в том случае, если учесть следующие об­ стоятельства. Перед войной старший брат Виктора— Михаил работал секретарем райкома пар­ тии. Потом его перевели в Луганск на ответственную партийную работу. Туда пере­ ехала вся семья Третьякевичей. Во время войны Михаила Иосифовича избрали секре­ тарем горкома. Соликовский, Кулешов и другие предатели из местных старожилов, разумеется, знали, кем был Михаил Третьякевич,— следовательно, и для немецких вла­ стей это не могло остаться секретом. Помимо того, как выяснилось впоследствии, ра­ ботник Луганского горкома — некто Д ., оказавшись в оккупации, повел себя как трус. Несколько раз гестапо арестовывало его и после допросов отпускало. От Д. гит­ леровцы узнали, что Михаил Третьякевич под вымышленной фамилией «Поваров» оставлен в их тылу и является одним из руководителей советского подполья. За сек