Сибирские огни, 1968, №5

зы добавил жестко: — Соликовский прямо сказал: Третьякевич не выдержал, шкуру спасает. — Ну, шкуру мою вы видите... Так не спасают шкуру. Попов, до того момента весь колюче напряженный, при этих словах обмяк и от» вернулся: — Соликовский — как раз не доказательство... Мошков в углу закряхтел, натужно повернул к ним голову: — В Викторе засомневались?.. Дурни... Разве ж тот катюга, Соликовский... назо­ вет нам своего пособника?.. Провокация...— В груди у него булькало и клокотало,, будто дышал через трубку с густой жидкостью. Вот он, его Женька! По себе судит, собой, своей мерой мерит. С отбитыми лег­ кими, пластом лежит, а все равно как из сухого дуба вырубленный. Это ярость клоко­ чет в нем: — Соликовский — ко мне... сунулся. Комиссары, мол, ваши... то-се... Мне боль­ ше не скажет. Я ему в рожу плюнул... Не клепи, подлюка... Об одном жалею... Мало их погробил, гадов... Женька. Чистая ты душа. Руку бы твою пожать. Далеко рука, глаза — близко. Из-под черных век — две розовые капли. Внутри отходило, оттаивало, как будто долго-долго пробь-л на морозе и потом в тепло попал. Что-то горячее заструилось по горлу, в груди — словно мама поила кипяченым молоком. Дышать стало легко. Сладки бывают слезы... Попов с Земнуховым подавленно молчали. — Ты прав, Евгений,— сказал Иван суховато и в то ж е время со страданием в голосе.— Прости, Виктор. Понимаешь — обстоятельства. Тут и себя подозревать- начнешь. Прости... — Я сам... каждого в уме перебрал,— сознался он.— Прикидывал гак-этак... Н о клянусь: если б даж е пришел к выводу, что предал кто-то из вас, я не поверил бы своему рассудку. Анатолий мотнул опущенной головой, заговорил отчетливо, с болью двигая рас­ пухшими губами: — Надо же, а?1 Верили друг другу крепче братьев. Вместе боролись, смерти в глаза не раз глядели — и вот тебе на: подозреваем один другого в предательстве. Из-за какой-то сволоты... Д а оторвите мне голову, если я еше хоть раз на кого из вас подумаю! Горячее раскаянье, прозвучавшее в его словах, стерло последний налет отчужден­ ности между ними. Потянуло быть вместе, плечом к плечу. Незаметно для себя сдвинулись в угол. Начали вспоминать подробности, у кого что следователи пытались добиться на допросах. Говорили торопливым шепотом, пе­ ребивая друг друга. Спешили не потому, что боялись не успеть всего рассказать. Для них сейчас играли роль не столько сведения, которыми они обменивались, сколько чувства, с каким каждый из них говорил. Они разгорались друг от друга, как куски антрацита. В этом был источник их мужества, так необходимого в предстоящих испытаниях. В коридоре поднялось движение. Заспанные голоса полицаев, скрип половиц. Громыхнуло об пол пустое ведро. И почти тотчас у наружной двери дежурный вскрикнул: — Ахтунг! — словно его по пальцу — прикладом. Барак замер, притаил дыхание. Шествовал какой-то фашистский чин, четко ча- кая подкованными каблуками. С минуты на минуту должно было снова начаться... Шаги приближались. Молчание становилось тягостным. На лица медленно ложи­ лась тень цепенящего преддопросного ожидания. Наверно то ж е самое происходило и с его лицом. 4 — Ребята...— опираясь о стену, он поднялся и сел.