Сибирские огни, 1968, №4
Она сидела ровно и голову держала высоко, будто в душе похоро нила и сына и мужа. — Ты ж без нас и так головой в обозе была,— сказал Сагайдак, теряясь перед силой ее горя.— Люди шли за тобой: и бабы, и мужи ки. Шли? И Полина бросит меня...— Ганна смотрела на спокойный изгиб дороги, на безлистые верхушки тополей, на нежную озимь справа от до роги, словно не видя всего этого.— Не сидится ей при матери, Дашка ее смутила. Молчит, а мне и слов не надо, знаю, что у нее на уме. В деда она.— Ганна оглянулась: позади брел Лазарь, которого Сагайдак перед этим разговором ссадил с брички.— Бог меня, видно, карает за то, что сироту оттолкнула... -— Сама ты караешься,— сказал Сагайдак,— а бога нет. — И Гриша не верил. — А ты? — И я,— тихо отозвалась Ганна.— И я не верила,— еще тише ска зала Ганна. —^ А теперь? — встревожился Сагайдак. — Ночи не сплю, всю нашу жизнь передумала, всю перебрала, Пе тя.— Она так давно не звала его по имени, что он и не помнил, было ли такое время.— И ты меня прости, обидела я тебя, злая я стала,— сказа ла она, словно возвращаясь к началу их разговора и отвергая предло жение Сагайдака. Сагайдак промолчал. Руки, обмотанные вожжами, стыли без ру кавиц. — Были б люди кругом счастливые, мож.ет, и ^ошла бы в предсе датели; нехай счастливые терпят меня. А теперь у каждой своего горя полный воз. — Ты что же, Ганна, и правда в бога поверила? Слева лежала еще нетронутая человеком целина, степь, некошеные травы, бескрайнее, уходившее за горизонт пространство. — Много земли пустует,— сказала Ганна.— Будет внукам* где жить и хозяйновать. Только бы немец не осилил, бо всех вылущит, як под солнух. — Не пройдет он нашей земли, Ганна. Крови много прольет, жен щин оставит несчастных, а придет и ему конец. — Всё ты женщин жалеешь! — усмехнулась Ганна. — Особенно — детей и женщин! — Чего ж ты не женишься? Хоть одной праздник был бы. Бабы любят тихих, некурящих. — Я одну и любил за всю жизнь,— он зажал вожжи под мышкой и спрятал руки в карманы.— А она за другого пошла. И цель у нас в жиз ни разная, не так, як у тебя с Гришей! — О! — насмешливо воскликнула Ганна.— Гриша и не спрашивал меня за мою цель, бегал вкруг меня, як кочет, песни пел и хвастал. В ту пору у нас за политику и разговору не было. — Гриша пел, а у меня таланта нет,— и Сагайдак сокрушенно по качал головой.— И так я ее жалею, Ганна, так жалею, что плакал бы среди ночи. — А мой не заплачет! Нипочем! И не понять было, гордится ли Ганна выдержкой мужа или сожа леет об его черствости. — Заплачет! — задумчиво сказал Сагайдак. Заплачет, если при печет. — Гриша?!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2