Сибирские огни, 1968, №4
ке, а они, нож к горлу: выдели им колхозных коров за место убитых. Степенная Галина Ивановна Невинчаная и та полежала малость в бес- памягстве, встала, белая лицом, как хата на майские праздники, и на Сагайдака чуть не с кулаками, загубил, мол, мужа и Паню, давай на выбор другую, лучше моей коровы в селе не было. Само собой, Настин голос самый громкий: она и плачем, и резонами, дескать, пастухи не доглядели, а нам что же страдать? Нехай Сагайдак отвечает! Сагай дак, Сагайдак! Слабак ты, слабак, потому и глаза прячешь. Бабы на тебя с кулаками, а ты рот кривишь, вроде они тебя на танцы зовут. Шумнул бы ты на них, как Коваль, и не пришлось бы деду муку при нимать, грудью за советскую власть становиться. А еще судить деда задумал! Вот и выходит, Сагайдак, что ты самый двурушник и есть, оттого тебе и глаза показать страшно. Да, онемел Сагайдак, и само со бой деду пришлось вперед выйти. Речь его была скорбная и полная до стоинства: надоели ему бабы, пока обоз и гурт в разлуке жили. Все надоели, и Ганна, и Настя, и даже Гребенючиха. А тут еще новость, что Дашка сбежала,— ему обида, а.бабы молчат, будто Даши и не было в обозе. Все разжевал им дед, им бы только глотать и кланяться: про войну и жертвы, про то, что коровы их не от ящура повыздыхали, а при няли геройскую смерть и нельзя с державы драть за то, что немец от нял, «бо с немцем у нас не торговля, а настоящая война наповал». На помнил", что у них мужья и сыны на фронте, не станут же они с совет ской власти замену требовать чи денежную компенсацию... Ему б не трогать Насти, а держаться политики и ученых слов, может, и притихли бы бабы, а его с Настей на спор потянуло. Он и напомнил ей, что у нее на войне ни мужа, ни сына нет, а если ей «за всех дружков начислять компенсацию, так она, и при самом малом проценте, миллионщицей ста нет...» И покатились они по земле; Настя и дискуссии не открывала. ?Виепилась руками в горло и вываляла в золе, хорошо костер притоптали, только один уголек обсмолил деду волосы на затылке. Пришлось завя зать горло. — Начнем с персонального.— Сагайдак откашлялся.— Товарищ Гордиенко при всех людях оскорбил колхозницу Тарасову.,. И такими словами оскорбил, что и Насте, и всем нашим женщинам обида, а дочке Тарасовой, Фросе, особенно, а она у нас передовая доярка и из пасту хов лучшая. Деда все вчера слыхали, повторять не надо? — Нехай повторит! Я послухаю, мне интересно.— Однако и дед понимал, что Сагайдак повторять не отважится, и решил придраться к другому: — А лучший пастух у нас Зозуля! — Товарищ Шпак, прошу справку,— сказал Сагайдак. Шпак расстегнул бобриковое полупальто и вынул из кармана тет радь, хотя знал все и на память. Он открыл тетрадь в первом попавшем ся месте и, смущаясь, сказал: — У Тарасовой за три месяца больше, чем у Зозули, на двадцать один трудодень. И надои есть, а Зозуля не доит. — Так Зозуля ж шорник и зоотехник! — дед готов был прославлять, возвеличивать Зозулю, только бы не тыкали в нос дочь Насти.— У вас круговая порука, Шпак про Фросю наизусть’шпарит! — Я и про вас наизусть знаю,— сказал Шпак.— И про других. Я учился этому, и все в голове держу. Дед Гордиенко грустно смотрел на большую круглую голову счето вода — да, в такой голове всю колхозную бухгалтерию держать можно, не треснет. — Предлагаю,— сказал Сагайдак,— поскольку и Настя Тарасова проявила невыдержку и пустила в ход кулаки...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2