Сибирские огни, 1968, №4

— Отстаем. Отстаем, Петя! — бубнил Гбрдиенко, сердясь, что уже не один воз обогнал их по обочине. Вот и Зозуля в расписном возке обо­ шел их, и не справа, мимо Шпака и Веры, а слева, нарочно, чтобы вы­ пустить из поганского рта аршин пахучего папиросного дыма.— Задних пасем!.. Сагайдак, которого он перебил, ничего не ответил. Разговор у них серьезный, на возу полно людей, и кони пошли тише. Было нас двадцать семь коммунистов,— продолжал Сагайдак. Он низко опустил матерчатый козырек ушанки, иначе ветер вышибал слезу из глаз, —Сила немалая, а теперь нас шестеро... Лучших людей нет. Верно я говорю? Вера, склонив голову, повела озябшими пальцами, и тетрадь, зало­ потав листками, выпорхнула, приклеилась ветром к деревяшке Шпака. Счетовод вернул Вере тетрадь. Подними шапку, Петя! — Гордиенко закашлялся.— Закатай козырек, полковник, бо я очей твоих не бачу. Могу и совсем скинуть, я глаз не прячу.— Он стащил с головы ушанку, русые волосы лежали неровно, чуть наползая на лоб.— Привыч­ ка у меня такая, люди знают. — Голову застудишь,— сказал Хомич.— Не слухай его, баламута. ■— Нехай в глаза смотрит, я не против,— спокойно продолжал Са­ гайдак.— Нехай добре смотрит, бо я ему зараз все настроение испорчу. — Предлагаю снять вопрос! — возбужденно крикнул Гордиенко.— ' Снять, бо на возу беспартийные! • Он тыкал рукой в сторону Анастасьи, укрытой одеялами и теплым крестьянским платком. Она сидела спиной к ветру и смотрела мимо Са­ гайдака и Хомича в хвост колонны. — Будет вам, Пилипп Степанович,— сказала Вера — Мамо глухая, вы ж знаете, она и летом не слышит, а теперь вся закутана. Вера! как на грех заговорила старуха,— мы от войны идем чи на войну повернули? Спроси у Сагайдака, он тут крутится. — Вот тебе и глухая! — торжествовал дед,— Снимай, Петя, вопрос, она все слышит! А хоть бы и слыхала! — Сагайдак с вызовом смотрел на Горди­ енко, заросшего седой щетиной, с резко выпирающими челюстями на исхудавшем лице, с шеей, под самый подбородок перевязанной цвета­ стой тряпкой. Если не взять над дедом верх, он завалит дело, ему слу­ чалось срывать и многолюдные собрания.— Война, народ насмерть стоит, нехай весь народ и правду знает,— Он снова нахлобучил ушанку,— Правда — не медный пятак и не дуля, ее в карман не спрячешь. А вы мне в глаза и не глянули; видно, совесть не чистая. Вопрос, который старался замять дед, был персональный и касался его самого. Дома никакая сила не вытащила бы Гордиенко из хаты: за­ перся бы на все крючки и засоры и кашлял бы так, что и в правлении и в сельсовете было бы слышно. И подумать только, из-за кого деда позорят перед колхозом,— из-за паскуды и нарушителя жизни Насти Та­ расовой. Эх, дал дед промашку, предлагал Сагайдак открытое собра­ ние с активом, надо было брать открытое, а дед уперся, давай закры­ тое, а на закрытом его втихую и упекут. Пойди, угадай Верку, и одно­ ногого черта Шпака, и даже Хомича! Один Охрименко верный человек, всегда в рот деду смотрит, но одним голосом резолюции не переменишь! Грех случился сразу же после того, как Сагайдак набрел на обоз: надо бы с утра и трогаться, а Петька сплоховал, полдня простояли на месте, ну и распустился народ. Чертовы бабы во всем виноваты: голосили бы по Ткачуку, по Опанасу Невинчаному, печалились бы, как дед по Даш