Сибирские огни, 1968, №4

Обидит тебя — убью!» — «Он меня жалеет, тато!»— «Гляди, не балуй! Я их горовенковскую породу знаю, только не досмотри, хапнут...» — «Чем же они плохие!? — протестовала Стеха.— Про них никго злого сло­ ва не скажет. Степана и Зозуля слухает, и Сагайдак...» — «Одна шай­ ка!» Он страдал глубоко, весь отдавался неутешным мыслям. Надо же так: все трое уцелели, в армию его не забрили, хотя и могли, ему до чистого увольнения два месяца оставалось, а он сам разбил свое счастье. Увязался за Стехой, жену потерял и все добро, какое нажил за жизнь. Опанае мысленно перебирал вещи, сложенные на возу: швейную маши­ ну, стёганные крытые сатином, одеяла, вторые сапоги, новый кожух, с красноватым, морковным верхом, эмалированные тарелки в голубых цве­ тах, рубахи, рушники, шерстяные чулки, связанные белыми пальцами Галины Ивановны, и в немой ярости ему хотелось привязать Стеху ве­ ревками к казенному возу, на котором везли сено. Чир перемахнули по широкой переправе, густо умащенной землей и глиной, будто понтон стоял здесь с давней поры, когда на здешних берегах появились первые станицы. Места пошли людные, еще не пору­ шенные войной, добрые к бездомному беженскому люду. И здесь про­ шли гурты, но их обоза, с табуном, со старухой, окаменевшей на возу, с одноногим счетоводом, никто из жителей не запомнил. И только у са­ мого Дона, на разъезженном берегу, куда сползли три дороги, Сагайдак прочел на борту проломанного, снятого с колес фургона долгожданные два слова: «Гриша Коваль». Даты не было, но буквы белели не размыто, надпись была сделана после дождей, бьпь может, и накануне. Сагайдак спешился, отвел коня к воде, и смотрел через быструю широкую реку на^ низкий, в красноватом лозняке берег. День вроде посветлел, а может, Сагайдаку так показалось на ра­ достях. Переправа лежала сонная, тихая, изредка по ней проползали,- лениво переваливаясь, машины. — Стоющий конь! — сказал солдат-часовой.— Ему седло казенное, уздечку наборную, и можно на парад, под генерала. Он удивленно смотрел на Сагайдака: откуда у такого чучела огнем горящий гнедой конь? — А тут тихо, не бомбит?— спросил Сагайдак. — Третий день не стал летать. А то, бывало, по два раза. — Пройдем !— сказал Сагайдак. Должны пройти, раз уж ему тут яцился счастливый, выведенным мелом знак. За высоким бугром уже слышен слитный шум стада. — Про-ойдешь. Машин, видишь, мало. По длинному спуску двигалось стадо, плыли, колышась, рога и спи­ ны, словно несли на себе и четыре копны сена, и верховых. В рассеянном свете осеннего дня стадо дышало спокойной мощью, извечной слитно­ стью с землей, с рекой, которая ждала животных, протянув от берега к берегу подрагивавший под напором воды понтонный мост. Часовой стоял, понимающе покачивая головой; оттого, что скотина извелась в ящуре, меткий мужицкий глаз еще яснее — как инженер по чертежу, как корабельный мастер по необшитым еще шпангоутам,— видел необыкновенную мощь широкогрудых племенных быков. Сагайдак вскочил на гнедого и повел стадо быстрым шагом, по три, по четыре в ряд; заколыхались копны перетянутого веревками се­ на, и снова скотина, скотина, скотина и редкие верховые в ее шумливом потоке. Сотни копыт били глухую дробь о понтоны, эхо катилось вниз по реке, в гудении и грохоге, в призывном реве, в криках пастухов. В этом шуме Сагайдак не сразу расслышал другой, грозивший им бедой звук. Из-за высокого правого берега выскочил штурмовик, словно он