Сибирские огни, 1968, №4

Давай, Лазарь, ко мне! — снова позвал Сагайдак.— Плюнь ты на них! Плюнь и забудь! Он, бачишь, люди идут. Они шагом проехали мимо трех станичников. Добрывечир! — сказал Сагайдак, и добрый десяток голосов от­ кликнулся ему. Пока шли одним обозом, все дороги вели к цели, нога сама выби­ рала нужную. И людей было много, а никто не поднимал свары из-за маршрута, двигались, послушные солнцу и инстинкту. Они верили до ­ рогам, но ехали степью, прокладывая новые колеи, чувствовали где-то неподалеку неусыпную жизнь шоссе, дыхание широкого тракта, молча­ ливую пустынность проселков. Все, что можно было увезти на возах,— было с ними, и вся премудрость состояла в том, чтобы двигаться в шаг с бредущим гуртом, с упорным и медлительным течением мыслей. По­ вернет Коваль на развилке вправо или влево, съедет бричка Сагайдака в широкий яр, поднимется на изволок, прогрохочет по мощеной дороге у переправы, и весь обоз за ними, как суровая нитка за кривой цыган­ ской иглой. Совсем не то теперь. Отныне будто во всем виновата не война, а он, Петька Сагайдак, что' вывел вместе с Ковалем людей из села, что дал скотине заразиться ящу­ ром, что разбил обоз надвое и вознамерился вести гурт по печатной ка,рте. Теперь любая выбранная им дорога была не той, Сагайдак вроде сослепу забирал то влево, то вправо, когда в самый раз было ехать на­ прямик, и шел напролом вперед, когда и ребенку видно было, что лучше бы свернуть. Много пар глаз следили за Сагайдаком, когда, выехав вперед, он маячил на развилке и решал, куда ехать. Д аж е Зозуля стал тревожиться, поглядывая под ноги, не увидит ли он следов фуры Гре- бенюк, с широким передним ободом, или отпечатка сломанной подковы Орлика. Десятки дорог уходили вправо, к землям Калмыкии, к ковыль­ ному Прикаспию и не меньше — влево, забирая к северу, к Морозовско- му и Калачу. «Чего, деду, в землю все смотрите?» — спросил как-то у Зозули Сагайдак.— «Мне умирать время. Место помягче шукаю».— «Сойдемся с обозом, тогда и умирайте,— сердито сказал Сагайдак.— Будет кому голосить и музыка будет: Шпак на баяне траурную уда­ рит».— «Я слез не люблю, Петя. И плакать по мне некому, а будет му­ зыка, нехай лучше танцуют». Мрачнее всех был отец Стехи — угрюмый мужик Опанас Невин- чаный. Он недолюбливал Сагайдака и Коваля, все бывшее начальство и все будущее, на несколько поколений вперед. Ему было трудно в пути, жить, впаянным в обоз, трогаться с места потому только, что заскри­ пели передние возы, а задние, чуть только замешкайся, напрут на тебя. Он жил при рослой, дородной жене и красивой дочери, молча злобясь, молча гордясь тем, что обшарь хоть все возы, катившие в эгу пору по дорогам России, а таких завидных женщин, как его Галина Ивановна и Стеха, нигде не найдешь. Обоз с женой ушел, он остался сторожить Стеху, но как тут усторожить девку в этой бессонной жизни-, в долгие сумерки и непроглядные ночи. «Не хапай, подавишься! — мрачно выго­ варивал он Стехе, соскребывая щепкой грязь с сапога, пока дочь, обжи­ гаясь, глотала зачерпнутую в общем котле юшку,— Носишься со своим дезертиром... вам и дня мало».— «Мы ж не одни в степу, батько,— от­ вечала Стеха молящим шепотом.— Кругом же людей полно»,— «Люди! Людям чужое горе — забава»,— «Он же на фронт уходил, а его не взя­ ли».— «Брешет! Хоть Шпак приди, и его зачислят, писарем назначат.