Сибирские огни, 1968, №4
презрительно басил старик.— В давнце времена татары всем гамузом воевали, а мы — православные, нам земля не властью, а богом данная. — Видать, милостив к вам бог,— мрачно сказал Сагайдак. — Власть на бумаге землю пересчитать может, а она, где бог ее положил, там и пребудет, над ней никто власти не имеет. Пусть хоть не мец, хоть турок, а и он землю в туретчину не увезет. У жидов добро в сундуках, его и взять можно, а наше богатство — при нас останется. — Жизнь твою немец возьмет и на земле хозяйновать станет! — Не стращай, хохол! — снова встрял в разговор крючконосый ста ничник.— На кой немцу моя жизнл? Ему от мужика хлеб нужный и са ло: он меня к этому делу и поставит. — И будешь при нем холуем жить?! — презрительно сказал Са гайдак. — Лучше при нем, чем при таких голодранцах, як ты! — станичник схватил за узду гнедого.— Помирать нам через них, нечистых что ли? — другой рукой он тянулся к веревочной узде вороной кобылки.— Выдать ему всех жидов, нехай судит, чи женихается с ними; а нам они и в празд ник лишние. Вороная отпрянула, будто берегла легкого седока. — Скачи обратно, Лазарь! — крикнул Сагайдак и ударил каблука ми в бока гнедого так, что тот взвился, опрокинув станичника. Гнедой проскочил мимо, Сагайдак сразу развернул его и закричал: — Выблядки куркульские! Сам бы вас пострелял, недобитков! Станичник шарил по земле рукой, поднял упавшую кубанку и-искал камень. — Не лайся, не лайся!— басил старик.— Не обзывай добрых лю дей... Гришка у нас на язык скаженный, а против власти не идет. Старик бочком приближался к гнедому. Сагайдак заметил ненави дящий блеск его глаз и понял, что старик крадется к нему, полный охот ничьего азарта. В лицо ударила дорожная грязь, ослепила, и Сагайдак снова кинул гнедого вперед, навстречу опасности. Старик отскочил. — Фашистов дожидаетесь, сволота! — кричал Сагайдак, погляды вая, далеко ли отъехал Лазарь.— Готовьте дерева и петлю покрепше, и лозы вперед нарежьте. Он и вам зад заголит, в кровь посечет, а потом в петлю вас, в петлю чи в огонь. Он и куркулей не помилует... — Хиба ж мы куркули? Нам абы земля и ярмо покрепше, чтоб хлеб сеять и поставки сдавать.— Старик на глазах переменился, ссутулился, присмирел так, что Сагайдак подумал, не хитрит ли он снова, но тут же понял, в чем причина. По широкой улице к ним шли люди, спешил чело век на костылях, в кожанке и папахе, бежали мальчишки, бабы повы ходили за калитки.— Абы державу накормить и закона держаться,— смиренно сказал он. — А может, вам скучно немца ждать !— Сагайдак все еще укло нялся от комьев земли, которые в слепой ярости кидал желтолицый.— Может, вам невтерпеж, так, айда за мной, мы вас, гадов, и сами постре ляем... Давай обратно, Лазарь! — Наших коней на войну взяли,— тихо сказал старик.— А была б ночь и кони при нас, мы б тебя с жиденком порубали. И следу б твоего никто не нашел. Твое счастье!.. Скачи! — Теперь не поскачу! Сагайдак усмехнулся, все в нем радовалось, праздновало победу. Вот идут им навстречу бабы и пацаны, и дедок, согнутый в пояснице* с палкой в руках, и чубатый инвалид в кожанке, не милиция идет, не войско, а уже все повернулось, уже и желтолицый сунул руки под бе кешу, трет их об штаны, злобно косится на односельчан.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2