Сибирские огни, 1968, №4

Заглян ул я как будто в окно Вагона, в котором не жить. Ж елезом формованы руки мои. Костер мои губы лизал. Про то, Что зовется тоской по любви, Я зн ать не хотел И не зн ал. Зачем ж е лом аю тся карандаш и И, болью не предупреди, Вдруг хрустнуло Хрупкое тело души Пришел и поклонился речке, Ботинки сбросил, снял очки. Пеньки стоят как человечки, Как маленькие старички. Я к речке подошел поближе, Не чувствуя пред ней вины. Она мои ладош ки лиж ет Прохладным языком волны. Совсем не зам ечая ветра И ничего не говоря, В нее гляд ятся молча кедры, К ак тридцать три богатыря. Могучие стоят, И, мож ет, Не надо им больших дорог? Им на земле всего дорож е Прохладной речки говорок. В бурунчики играют струи, И к аж д а я струя чиста. И всхлипнуло, словно дитя. Когда на ветру примерзала слеза К холодной и серой щеке, Я ведал: Ж ивут под рукой тормоза И скорость за ж а т а в руке. О чем ты сказать позабы ла в ответ На той, незабытой, тропе? О чем? Подожди! Но тебя уж е нет. И ветру не спится в трубе. Г. Абольянину Ах, эту реченьку простую Уносят вовсе неспроста. Уносят речку плечи, руки, Чтобы потом, неважно где, Она припомнилась до струйки, Д о бисеринки на воде. Чтоб, проходя по буеракам, Ты знал: В такой-то стороне Заря горячим, красным маком Плескается на быстрине. Во времена лихой годины, Во все иные времена, Прозрачные, как лето, льдины Проносит медленно она... И ты, уж е большой и грустный, Видавший виды на веку, С каким-то непривычным чувством Стоишь босой на берегу.