Сибирские огни, 1968, №4
— Ужасно! — У Нади сверкнули глаза, дрогнули уголки губ.— С какими-нибудь уголовниками... В таком случае пусть и меня заарестовывают,— резко и отрыви сто бросил Владимир. И меня...— едва сдержала слезы Елизавета Васильевна.— От правляют ведь по этапу всей семьей. Как наших Проминских сюда... Отчаиваться рано.— Владимир шагнул к конторке.— Пошлем телеграммы в департамент. Отдельно от всех троих. До отъезда остает ся девять дней — самые закоснелые чиновники успеют распорядиться. Знакомых попросим поторопить. Пусто и убого выглядела квартира в последние дни. Уже были сня ты занавески с окон, в посудном шкафу оголились полки. Книги уложили в три ящика, замкнули их и обшили рогожами. Взвёсили на базарных весах— 13 пудов 21 фунт. И за сутки до отъезда весь багаж отправили в Минусинскую транспортную контору. Надежда Константиновна в столовой укладывала в чемодан послед ние бумаги, выгруженные из конторки. Взяла несколько листков, испи санных мужем: рукопись без начала и конца. Что это такое? Кажется, та рецензия, которую нельзя было отсылать, потому что критикуемая им книга оказалась изъятой по решению цензуры. Первый и последние листки потеряны. Хранить ли эти? Или бросить в печку вместе с неле гальщиной, в которой уже миновала надобность? С листками в руках пошла в дальнюю комнату и остановилась у порога: Владимир писал, склонив блеклую — при свете лампы — лысину к зеленому абажуру. Как он может в такой суматошный день и при таком разгроме?! Но не надо ему мешать... Бесшумно попятилась, он все же заметил краем глаза: — Что, Надюша? Что-нибудь важное? — Так... пустое.... Но из-за пустяка жена не вошла бы. Какие-то листки у нее? Ах, эта злополучная рецензия! Лучше приберечь, какие-нибудь строчки могут пригодиться. — Я помешала... — Ничего, Надюша, ничего.— Владимир, положив карандаш, по вернулся к жене,— А я не мог удержаться...— Схватил с конторки толь ко что полученный № 12 журнала «Научное обозрение», тряхнул его в воздухе и бросил на стол.— Такая чепуха понаписана!.. Ты еще не успе ла взглянуть? Полюбуйся. Скворцов! А каркает, как ворон! — О «Рынках»? Но, Володя, твоя книга везде встречена хорошо. И о ней писали как о крупном вкладе в экономическую литературу. Тебе нечего волноваться. — Я не волнуюсь — это мое обычное состояние. — Кто он такой? Впервые слышу. — Статистик. Марксистом звался. Когда-то мы с ним участвовали в зарезанном сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйст венного развития». Подавал надежды. А теперь— с ними,— Владимир кивнул головой вправо,— с легальными. И не стесняется самых отбор ных «сердитых» выражений, критикует «теорию Ильина». А теория не моя — Маркса. И я не могу оставить без ответа. Вот начал: «Юпитер сердится»... Давно уже известно, что такое зрелище очень забавно и что гнев грозного громовержца вызывает на самом деле только смех.» — Отлично, Володя! Но ты же не успеешь,—до отъезда остают ся часы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2