Сибирские огни, 1968, №4

У Шаповалова сейчас уже не только щеки — уши горели, и он по­ спешил выйти в кухню. — Смутили, мы Сидорыча,— пожалела Надежда. — Он теперь серьезнее займется немецким. Снова открылась дверь, и запахло горячими шаньгами, обильно по­ литыми топленым маслом. Шаповалов пригласил к завтраку. — Вы, я вижу, любите стихи,— сказал Владимир Ильич, садясь за стол.— Мы вам можем прислать Гейне в оригинале.— И, посмотрев на жену, добавил.— Нет, нет, не отказывайтесь. Для нас это совсем нетруд­ но. Мы обойдемся. — У нас,— качнула головой Надежда Константиновна,— останется Гейне на русском. 5 Предстояли долгие беседы и горячие споры. Где же тесинцы могут собраться? Шаповалов задумался. У Панина квартирка с отдельным ходом, но , д о м— на глазах у стражника. Ленгник — на краю села. Там было бы ' удобно, если бы не характер Фридриха. Уж очень самоуверенный да гор­ дый. Первое время он, Александр Шаповалов, побаивался разговаривать с на редкость строгим, даже суровым немцем. А ведь основной спор бу­ дет с Фридрихом. Чуть ли не ради этого и приехал «Старик». В таком случае, единственно приемлемой остается квартира Егора Барамзина. Пошли туда. И еще от ворот услышали возбужденные голоса, один мягкий, но достаточно упрямый, другой напористо-звонкий, как лезвие литовки, которое перед сенокосом отклепывают острием молотка. — Фридрих здесь,— сказал Шаповалов.— С охоты вернулись и уже спорят! Можно подойти, как к глухарям! Но Барамзир услышал шаги на крыльце, оборвал спор на полусло­ ве и, поправляя простенькие очки в железной оправе, немного скатив­ шиеся с переносья, метнулся в сени, навстречу гостям: — Здравствуйте! Входите в дом.— И крикнул через плечо,—Федор! Посмотри-ка, кто приехал!.. Высокий, плотный, одетый в старую вельветовую блузу, черноволо­ сый, как цыган, Ленгник не успел выйти в сени, стоял за порогом и, полусогнувшись, смотрел в проем двери косоватыми глазами. Владимир Ильич, здороваясь, тряхнул ,его руку, назвал не по-русски, как все зва­ ли здесь обрусевшего немца, а его родным именем. — Наконец-то, мы снова можем разговаривать лицом к лицу, не че­ рез письма,— сказал Ленгник. — У нас в запасе три дня. Успеем поговорить обо всем. Не только о философии. О Шиллере и Гейне. Вот Надя горит нетерпением услы­ шать в вашем чтении вашего Гете. — Почему «вашего»? Гете всехний.— Поправила Надежда Констан­ тиновна мужа и перенесла смущенный взгляд на Ленгника.— Извините за корявое слово. Вы, вероятно, согласитесь, что Пушкин не только наш., Тоже всехний, как Гете. — Безусловно. — О Гете я хотел сказать — «ваш любимый». Не так ли? — О-о, да! Самый любимый. Но Пушкин — тоже. Если бы я был поэтом, переводил бы его на немецкий. «Я помню чудное мгновенье»... Лучше этого сказать невозможно. И романс Глинки люблю петь. Шаповалов слушал и едва верил ушам. Ленгник ли это? Суровый