Сибирские огни, 1968, №4

гудение ветра и чей-то ликующий голос наполняли открытую площадь степного поселка. ~ —Д ° б декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противни­ ка и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигород­ ском и Наро-Фоминском направлениях... В паузах тишина, слышен треск горящего в костре дерева. Весомо ооещая что-то важное, звучат названия направлений, которые и прежде были на слуху у Коваля, но по-другому — горестно. — ...6 декабря тысяча девятьсот сорок первого года,— гремел го­ лос, настаивая на том, чтобы ни одна подробность не ускользнула от людей, ни день, ни даже год, хотя год и разумелся самой собой.— рок первого года... доносилось с другого конца площади,— Войска Запад­ ного фронта... падного фронта... перешли в коШрнаступление против его ударных фланговых группировок... пировок.— Второй голос был как подтверждение истины, он словно говорил: все так, все именно так это не обмолвка, а правда,— В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая техники всорижение и неся огромные потери... — Ну, чула, вражая баба! — фальцетом закричал Гордиенко.— Вот тебе и нема войны! Вот тебе и замирились! Вот тебе и повоевал нас Н6М6Ц! Диктор и сам волнуется. Пауза такая, что Коваль, успевает сказать Мустафину, кивнув на голенастых телят: „ ~ 0 ! Эти в Дороге родились. Выходили, значит... У нас народ креп- кии. Это они с голодухи такие страшные. — ...Первый гвардейский кавалерийский корпус генерала Белова, последовательно разбив 17-ю танковую, 29-ю мотопехотную и 167-ю пе­ хотную дивизии противника, преследует их остатки и занял город Ве- нев и Сталиногорск. — Кони танки гонят! — крикнул Коваль, закрываясь руками от ды- ма- А они племенных сохранили... Во-о-он, гляди! Сквозь дым не разглядеть площадь, но хорошо видно, как по вы­ щербленным оспой щекам Коваля текут слезы. Мустафин снова торопит Коваля, теребит его за рукав. Нехаи слухают! — бормочет Коваль.— Не спеши... а я глаза вытру. Не видали люди в них слез, нехай и не видят... То дым прокляту­ щий, прямо очи ест. А тебе ничего? Мустафин усмехается, пожимает плечами. И я кремень был, а пообломался. Крошиться зачал. Теперь уже несомненно... ненно... что хвастливый план окруже­ ния и взятия Москвы провалился с треском... немцы жалуются на зими и утверждают, что зима помешала им... шала им!.. — А у меня рукавицу!— Зозуля подкинул их вверх. Дым чуть рассеялся, люди у большого костра расступились,' и Ко­ валю померещилась Ганна, скорее даже не Ганна, а Полинка, одетая во все материнское, неподвижная, будто подавленная. Он бросился мимо возов, забыв о Мустафине, в самую гущу обоза. «Ганна! Ганна!— тер­ залось его сердце.— Что с тобой? Всех подсушила дорога, кого к земле пригнула, кого вверх потянула, так что ударь — переломится, а ты? На каком ты огне горела, в какой беде обуглилась, в каком пекле истаяла, Ганночко!» Он остановился, не добежав до нее, усмехнулся, словно опа­ саясь приблизиться, и сказал: — Я их по всему свету шукаю, уже и руку потерял, а они радио слухают!.. е \