Сибирские огни, 1968, №4

помнйлся. Коваль и на жительство определит ее, и документ выпра- вит — ему везде вера и открытые двери. Настя отставала, задыхалась, едва волоча ноги, а «эмка» быстро уходила, и вскоре свернула в переулок. Настя устало побрела вперед, не выпуская из виду дома, у которого свернула машина. Может, она найдет машину по следу, хотя ветер крепчал, дул понизу, сдирал с су* хой дороги пыль и песок. Женщина поднялась с земли, она была невредима, и Коваль туг же забыл о ней; он впился взглядом в дорогу впереди машины. Где-то на широком тракте движется обоз, и ни одна душа не подозревает, что из черной «эмки», которая мчится навстречу возам, выйдет Гриша Ко­ валь. Ганна и та, верно, уже не ждет, оплакала его в душе — пятый ме­ сяц пошел их военной разлуке. Коваль добился своего: из госпиталя в Куйбышеве он что ни день слал письма и в Москву — в эвакоцентр, и на Урал золовкам, в надеж­ де, что они знают о Ганне и детях. Письма писали соседи по палате, Коваль потерял под Богодуховым правую руку. Первый раз раздроб­ ленное осколком предплечье оперировали в полевом госпитале, вторично в Куйбышеве— высоко, под самую ключицу. Долго чувствовал он от­ нятую руку, всю до кончиков ногтей, схваченную болью. Он стонал, про­ бовал поднять отрезанную, болью обозначенную в пространстве руку, и она — отсеченная, кусками раскиданная по стране, поднималась вся, от пальцев, которые гнили где-то под Богодуховым, до крутого плеча. За неделю до выписки пришел ответ из Москвы, и Коваль выправил про­ ездные документы до Уральска. Две недели мыкался по Уральску, под­ жидая обоз, а он исчез, будто затерялся в песках. Слухи доходили не­ лепые, пугающие, но вчера вечером в Уральск позвонили из Карагая, и на рассвете, после бессонной ночи Коваль выехал навстречу обозу, вместе с Мустафиным, председателем Уральского исполкома. Они рассчитывали встретить обоз где-то на полпути от Карагая, и когда «эмка» въехала в переулок, из которого открывался вид на ды­ мившую кострами, запруженную скотом и возами площадь, Коваль в первый миг подосадовал на неизбежную задержку, ругнулся было, но тут же, на полуслове задохся, мозг обожгла мысль — они! Они, они!.. Только они могли запрудить всю площадь и стоять на пронизывающем декабрьском ветру как ни в чем- не бывало, будто съехались на сель­ скую ярмарку. Коваль еще не различал подробностей, обоз рисовался ему таким, каким он оставил его в Донбассе: с сытыми конями в упряжи, с табуном и могучим гуртом, сбитым так тесно, что кинь шапку на спи­ ну скотине — и гурт понесет ее не одну версту. — Стой! — Коваль схватил шофера за плечи.— Пойдем пешком...— Он облизал мгновенно пересохшие губы.— Тихо пойдем, скрадом... чтоб не сразу. Там дети: Илюша, Полинка...— добавил он, будто именно из-За детей он не мог въехать на площадь в «эмке», сигналами разгоняя скотину. До обоза оставалось метров двести, Коваль и Мустафин пошли уз­ ким тротуаром, шофер покатил за ними. Коваля заносило к палисадни­ кам, к домам, будто он и в самом деле прятался от обоза, хотел застичь их врасплох. — Веришь, колени подгибаются? — шепнул он. — Давай, поедем: сам просил. Коваль тряхнул головой, снял ушанку, ею же пригладил седые, ров­ ные волосы, и снова надел.