Сибирские огни, 1968, №4

ченном Чорте, смотреть на нее вроде бы сверху, когда ее всё пригибало к земле. Долго шли, не говоря друг другу ни слова. Степь стала едва приметно повышаться, на горизонте обозначились две сопки. — Ты село наше помнишь? — тихо спросила Ганна.— Каждую хату? — Не то, что хату; я и тыны, и сараи помню: у кого штакетник, у кого проволокой, а у кого одни вербы... И яблони, и вишни, и абрикосу у деда Зозули. — А у меня мешаться стало, аж страшно. Ночью окна стала в сво- ей хате считать и сбилась. — Я тебе их враз посчитаю! Без Шпака управляюсь. — Утром и я вспомнила. Ночью, як обступят меня Илюша с Полин- кой и Гриша, я и готова. Гриша веселый, а я не живая. Одному теперь лучше, Сагайдак,— вернулась она к давнему их разговору. — Мне всегда хорошо! — воскликнул он с горечью.— До войны сам себе не поверил бы, а теперь вроде скоро поверю. Уговорите! — Не толь­ ко горечь и затаенная печаль, но и вялая, без адреса злость слышались в его словах.— Смотри, казах скачет! Казах летел им навстречу от двух тесно стоявших холмов, будто за ним гнались. Он осадил лошадь и закричал: — Закрой дорогу! Стадо пропадет! Он показал на устремившееся к распадку стадо. Ветер дул в лицо из-за холмов, за которыми лежало невидимое еще озеро, и животные почуяли влагу. .— Озеро мертвое! — крикнул Сагайдак Ганне. Чорту передалась его тревога, он дрожал под Сагайдаком, порывался пуститься вскачь.— Во­ да солью отравлена! Шлях надо перекрыть. Сагайдак поскакал по обозу, крича людям, чтоб гнали возы к рас­ падку и ставили их в седловине подковой в два ряда. Возы, груженные полегче, и те, где лошади были посильнее, вырвались вперед. Сагайдак носился по песчаному плато, пригнувшись в седле, подгоняя тех, кто все еще не понял опасности. Казах на верткой лошадке мотался в голове стада, кричал верховым пастухам, чтобы и они заходили вперед, придер­ жали скотину и помогли выиграть время. Словно угадав эту хитрость, гурт свернул под защиту обоза, и в несколько минут смешался с ним: с полтора десятка возов неслись в голове лавины. Воз Ганны Коваль был впереди других, она на ходу сбрасывала на землю узлы. — Скидайте поклажу! — кричала она.— Скидайте, потом подберем!.. Хлестали батоги по спинам лошадей, хрипя, они бились в упряжи, дети в слезах зарывались на дно возов. Немного было добра у людей, и все нужное, последнее, без чего и жить невозможно, и было страшно бросать это под копыта осатаневшей скотине, под колеса возов и фур. Стоя на коленях, Шпак бил вожжами по крупам лошадей, когда из ре­ вущего потока вырвался к нему Сагайдак и закричал, чтобы и он побро­ сал все на землю. Шпак нащупал казенный сундучок и, ухватившись за ручку, сбросил его вниз. За ним полетело и остальное добро: он бросал все в озлоблении, в неукротимой ярости; смотри, мол, Сагайдак, любуй­ ся, вот и последнее наше добро гибнет, скоро будем голые, как и ты; ни одеяла, ни тарелки, все по-твоему выйдет! И с других возов полетели наземь ведра, чугуны, узлы, мешки со всякой всячиной, и даже постели. Они мешали скотине, сдерживали ее бег, почти все возы шли впереди стада, так что казах с пастухами снова смогли вклиниться между обозом и гуртом. Возы достигали седловины,