Сибирские огни, 1968, №4
Сагайдак покачал головой. — В кино и я видел,— сказал казах.— Кино на машине ездит, ки но ночь нужна, а ночь везде есть. Правда? — Ему нравилось, что Сагай дак молчалив и часто обходится кивком головы. Он поскакал к табуну, уже по праву знакомства, и, вернувшись к обозу, долго ехал молча. — Зачем плохой хозяин,—-сказал он спустя полчаса.— Отбирать у тебя конь надо. — Пробовали... — Его много кормить надо!' Русский конь, смотри, какой худой стал. — Ты на людей глянь! Сагайдак рассказал ему об их долгой дороге, и казах слушал, на клонив от усердия голову. Колеса увязали в песке, ветер кружил песча ную поземку среди холодного солнечного дня. — Пусто у вас,— сказал Сагайдак, так и не дождавшись сочув ственных слов.— Скучно живете. — Как пусто?! — Казах протестующе вскинул руки.— Везде люди: там, там, там! — Он тыкал рукой во все стороны пустынного горизон та.— Глаз надо иметь, все видеть. Я в кино смотрел, как в городе люди обижают друг друга; в глаза не смотрят, в черную трубку разговарива ют... У нас хочешь друга увидеть, садись на коня, скачи день, три дня, сколько надо, посмотри в глаза и обратно. Пески изнурили людей. В жестоко ясный день с юга, от Каспия, на летел буран, ветер взлохматил равнину, черная тьма окружила людей. Истошно ревели быки и коровы, с хрустящим на зубах песком, с нозд рями, раздутыми в тяжелой, секущей духоте ноябрьского бурана. Пла кали дети, под овчинами и худыми одеялами. Безводная солончаковая степь. Колеса глухо шелестели в сухом пе ске, обоз плыл натужно, как против ветра. Пески, пески, пески... Рас пахнутое в беспредельность небо, без облачка от горизонта до горизонта. Непрочное, торопливое тепло солнца, обходящего степь стороной, и ле денящий холод ночи. Вода притаилась неглубоко, она шевелилась, зы билась где-то под ногами, пробивалась плоскими болотцами, голыми, бес - травными или заросшими камышом. Вода была рядом, но люди не умели ее взять. Рыли походные колодцы, лопата легко уходила в песок, но стены не держались, оползали, наполняя ямины густой темной жижей. Сколько ни черпай, до светлой, чистой воды уже не добраться. За-Шама- ком скотоводы с совхозного база научили рыть колодцы в песке — сре зать рыхлый грунт наискось, широкой воронкой и черпать из нее осто рожно, чтобы взять хоть несколько ведер, пока и этот колодезь не начнет обрушивать отлогие стенки. — Наука!— сказал Гордиенко, наблюдая за тем, как казах держал лопату, как зачерпывал воду холщовым ведром, будто хотел обмануть живое, смышленое существо.— Жили мы в Европе, там одна наука, пришли в татары — другая. Диалектика! Д о кровавых мозолей копали колодцы, падали на колени и в ярости гребли холодную жижу воспаленными натруженными руками. Ведро воды делили на трех коров, и они с жалобным, протестующим мыча нием тянулись к ведру, облизывали языком холодную жесть. Молока надаивали самую малость, и его готовы были отдать скотине, но только очень немногие стали пить горчащее полынное молоко. — Пей! Пей, стерво! — Анисья Костерина, плача, била корову ку лаком в морду.— Пей! Люди пьют, а ты брезгуешь. Они уходили на северо-восток от Прикаспийской низменности. Без
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2