Сибирские огни, 1968, №3

жело дыша, запрягла лошадь в гарбу, побросала в нее вещи, укрыла брезентом и перетянула веревками, привязала Пеструшку к гарбе, на­ последок забежала в кухню и выскочила оттуда с зажженной лампой в руках. — Можно, я хату подожгу?! — Треснуло на дожде раскаленное стек­ ло, пламя постреливало, колеблясь и притухая, Настя прикрывала л ам ­ пу рукой.— Пожгу ее, Петя! Может, полегшает мне. Не держи меня, Сагайдак! — Кто тебя держит?! — отозвался он.— Мне ехать пора. Ветер и дождь загасили фитиль, Настя взвыла дурным голосом и запустила лампой в стену. Едва различимая, ложилась дорога под ноги лошадей. Лошадь Са ­ гайдака то и дело прибавляла шагу, и тогда из темноты, заглушаемый дождем, доносился голос Насти: — ...а-а-й-д-а-ак!.. Он придерживал лошадь, поджидал гарбу, за которой тяжко брела Пеструшка. — Не гони, черт,— сердилась Настя. — Оставалась бы там. В тепле, при консервах. — Сагайдак снова был немилосерден, он ехал медленнее, и слышал за спиной дыхание Н а ­ стиных лошадей. , — Я чужие подушки взяла,— кричала Настя.— Их на печке бросили. — Взяла б и зеркало, чтоб глядеться в него, когда стыд теряешь. — Думаешь, я счастье в жизни знала! Тебя повезли в город, в боль­ ницу, а меня замуж выпихнули, аж за Таращу... Сказали: Сагайдаку не жить, его и в город не довезут, он уже мертвый. Два года с мужем про­ жила: пьянь, бил меня чем ни попало. Я и на речку не ходила, раздеть­ ся на людях не могла. — Оттого, что Настя выкрикивала в темноте все то, о чем в другую пору она не признавалась никому и шепотом, слова ее падали тяжело, заставляли забыть о непогоде,—Потом дошла до краю и в хату его не пустила. А ему байдуже. Ему абы самогонка: так и допился до тюрьмы. Один раз поехала к нему в лагерь, а он меня матом, свистом в три пальца погнал. Ему там и харч, и постель, и кино им показывали... Уже он лагерный стал. Вот и все мое счастье. Чуешь,. Петя? — Тут яма,— отозвался Сагайдак, скрывая охватившее его волне­ ние.— Бери вправо. Может, перевязать корову к бричке? — Сама управлюсь! Ехай! Ты такой самый бугай, як и все! XXI У обнесенного жердями загона, где стоял в карантине скот, кто-то бил в медный таз, и густой, молочный туман пропускал приглушенные звуки,— как в Дашином детстве, когда через яры и перелески из сосед­ него села до Зеленого Гая доносились тревожные удары церковного ко­ локола. Это Лазарь, его легкая рука. Даша отличала ее на слух. Он бил часто, в напряженном ритме, как музыкант, как будто старый таз, в мелких вмятинах, как в чекане, не держала ничья рука, а он сам со­ бой повис в тумане, и ничто не мешало чистому голосу меди. Уже не было нужды в набате. Между ними и фронтом больше не было чужих гуртов, а машины, пушки, танки и армейские кони не боя­ лись ящура. Да разве сладишь с пацанами, запретишь им бить в каран*