Сибирские огни, 1968, №3

— Я за деньги остригся.—Он снял ушанку, открыв сизую, шишко­ ватую голову.— Чтоб красиво было и думать лёгше. — Что .ты его, бабонька, на пороге держишь! — послышался нако­ нец голос солдата. Настя в замешательстве посмотрела на него, потом на Сагайдака, будто не зная, как соединить двух этих людей, потом засуетилась, за ­ крыла дверь, забегала по кухне деловито, точно не она только что гна­ ла Сагайдака из дому. — Знала б я, что такой гость в хату вломится, может и припасла б чего,— напевала Нас^я, собрав в подол подношения Ивана Петровича, смахивая со стола коричневую крошку и тонкие завитки березового корья.— Может, и самогоном разжилась бы на добрую встречу... — И на прощанье,— напомнил солдат. — Иван Петрович Пеструшку мне выходил, Петя,— сказала она, прервав суетню.— И со мной добрый был: вот, консервы понатаскал. И сахару, и хлеба много на меня перевел.— Она горько усмехнулась; усмешка относилась к ней самой, к незадачливой, незащищенной ее жизни.— Он и однорукий всякому делу порядок даст, а при обоих руках его и черт не удержит...— Провела заголенной до локтя рукой по горя­ щему лицу, стирая горечь усмешки, и снова заговорила бойко:— Само­ гонки нема, солдатики. А Сагайдаку и не надо, он не пьет, он святой, ему при старом режиме самое место в монахах. — Правда, не пью,— подтвердил Сагайдак. Она вспорола две банки консервов, вывалила в миску красную, в то­ мате рыбешку, нарезала хлеб, дала Сагайдаку единственную в доме вилку: Иван Петрович ковырялся в закуске ножом. Неторопливо рабо­ тая челюстями, скрывая, что он изголодался, как зимний волк, Сагайдак рассказал им о том, как полетела звездочка с его ушанки. Вернулся из области начальник милиции и сдал его на пересыльный. Там постригли, а вскорости и обмундировали. Перед тем, как отправиться эшелону на станцию, прискакали бабы — Ганна с Дашкой Косовой, а при них Гор- диенко,— как из-под земли выскочили. «Мы с ног сбились, погибаем,— накинулась на него Ганна,— а он тут катается!» И дед наподдал: «Сво­ бодной жизни захотел, а коллектив нехай валится!..» Ухватился за голе­ нище и тащит вниз из теплушки. «Взяли меня»,— сказал им Сагайдак, открыл им. стриженую голову, а они свое: «Ты ж белобилетник, больной, зачем власть обманываешь,— кричала Ганна так, чтоб всему эшелону слыхать.— Вернись!» — «Ему все побоку,— подпевал ей Гордиенко,— артель бросил, партийную организацию завалил».— «Не говорите лиш­ него»,— попросил Сагайдак и кинул Дашке в руки печать. И тут Ганна, как обухом по голове: «Ящур у нас, много скота в ящуре...» И Дашка , добавила: «Люди из колхоза идут, два хозяйства вышло, Косовы и Настя...» Он уже и не рад был, что увидел своих; ему воевать, а они ему под руку все настроение испортилц. Они смотрят, что Сагайдак молчит, вроде не знает, как быть, и трое за него ухватились и вынесли на шпалы. «Вы ж' меня под расстрел подведете, настоящим дезертиром сделаете»,— взмолился Сагайдак, а вырваться не может. Но тут паровоз закричал страшным голосом и мужики из вагона отбили его. Так и уехал: в новой гимнастерке, в красивой по росту шинели — другой такой во всей теп­ лушке не было — уехал чин-чином, а недалеко. Видно, настыл он з хо­ лодной арестантской, и случилось у него воспаление легких. В госпита­ ле врачи хватились: живой солдат, дышет, а справа в груди и шороха нет. Тогда и подтвердилось, что он без легкого и в солдаты ему никак нельзя. Выправили ему документ, но было это уже не там, где Сагай­ дак сменял сапоги и пиджак с заломленными лацканами на солдатское.