Сибирские огни, 1968, №3

— А конь? — спросила Настя, — Украл,— сказал Сагайдак, не задумываясь.— Илюша Коваль, нашего коня свел, а я, обратно, себе реквизировал. — Я распрягу и в клуню поставлю. Настя проскочила мимо Сагайдака в сенцы. Ее движения были пол- ны неожиданной для Ивана Петровича энергии, как будто с появлением Сагайдака кончилась странная безучастность, горькое оцепенение. Са­ гайдак не нравился солдату: маленькая ушанка с вмятиной от снятой звезды, унылые клинья у висков, оголенных казенной стрижкой, какая- то неуверенность в глубине усталых, невыразительных глаз, долговязое, окоченевшее от ветра и промозглой сырости тело. —- Ты б штатское надел,— посоветовал солдат,'но не по-доброму, а с пренебрежением, чтобы Сагайдак видел, как он кладет грань между ним и собой.— В армейском и дня не пробегаешь. Сгребут! — У меня одежа справная была,— объяснил Сагайдак,— В военко­ мате сменяли — и все, теперь не найдешь. Теперь дожидаться надо, как война кончится, сапоги хромовые обратно стребовать. — Жди! — отрезал солдат.— В суд подашь, может, присудят. Настя вернулась угрюмая, молча собрала под лавкой консервы, по­ ложила их на стол и, отойдя в сумеречную глубину кухни, сказала с обидой: — Ну, агитируй меня, Сагайдак! — Я Косовых шукаю,— объяснил Сагайдак. — И не пробуй! — воскликнула Настя,— Они тобою не нуждаются! — Шурку жаль,— сказал он,— И ее, и сына. — Ты и следу их не найдешь! Отломилось!.. Пеструшка у меня в ящуре горела, а то и меня не нашел бы. — Я и не шукал тебя, Настя,— признался он.— Я твой характер знаю. — Вам людей не жалко! И Шурки тебе, не жалко, и сына ее, вам оттого спокою нет, що Косовы двух коров угнали. — Урон, урон, Настя,— согласился Сагайдак,— Нам и людей, и хо­ зяйство сберечь лестно. Мы карантином стали, скотину всю перезара­ зили. Ждем. Настя бросилась к двери, распахнула ее. — Гони-обратно, Сагайдак! — выкрикнула она.— Давай, давай, по­ ка все не поразбегались! Чи, може, вы и людей псзаразили? ' — Не побегут, Настя. Баламутить их некому. — Гони! Я коня не выпрягла! Я бричку и наослеп узнала. — На тебе самый большой грех,— тихо проговорил Сагайдак. Он решился перед уходом сказать ей то, что тяготило его душу.— В войну чи в беду артель — всё. Без нее смерть. И обидят на шляху, и коней от­ берут, хорошо, если военком, а то и сволота всякая возьмет, и корова голодом умрет, и сама пропадешь. — Я в любой колхоз войду,— перебила его Настя, и солгала: — Меня и тут звали. — Надо бы пойти, Настя,— посоветовал Сагайдак.— Ты б и им развалила дело. Опыт есть. — Иди! — глухо сказала Настя.— Конь пед дождем, а в бричке уже вода хлюпает. Сагайдак не торопился уходить. Он не сводил с нее терпеливых, не­ обидчивых глаз. Настя оглянулась на солдата, который с новым инте­ ресом поглядывал на Сагайдака. — Сказали: тебя в солдаты остригли...— проговорила она.— И, правда, стриженый.