Сибирские огни, 1968, №3

Часто они молчали, и в согласной, нетягостной тишине, в домаш­ нем тепле у натопленной хозяйским забором печи им тоже было хорошо. И в любви они пришлись друг другу. Иван Петрович, которому было далеченько за сорок, как-то весь подобрался и помолодел. На третий день он появился бритый, в снежной белизны бинтах, принес марлю для Пеструшки, продукты и марганцовку, разведенную в бутылке. — Сухим пайком взял,— сказал он, выкладывая на стол продукты. — А можно вам так: не в шпитале, в хате жить? — Кому нельзя, а мне позволено,— хвастливо сказал он. — А им чего сбрехал? — «Они» — это начальство, врачи. — Сказал: бабу сладкую нашел! Настя растерялась, разогналась было ткнуть его в грудь кулаками, но перед ней была оттянутая гипсом марлевая косынка и беспомощные йодистые пальцы. — Им раненых ложить негде. Доктор у нас, еврейчик, умной, гля­ нул на меня и говорит: «Так, так, вижу, вы повеселели, вроде счастье нашли, а счастье, Иван Петрович, тоже лечит». И приказ дал — сухим пайком. У него, Настя, две шпалы, а с нами на «вы»; набаловался в городе, никак не отучим. Так и шли день за днем; казалось, жизнь их вступила в новую по­ лосу, счастливую, по разительному несходству со вчерашней жизнью. — Легкая ты баба! — вырвалось как-то у солдата; он наблюдал за Настей, как она молодо носится в чулках по дому, как прибирается, на­ мывает все в чужой кухне.— Вроде и не деревенская. — Кобель ты, кобель скаженный! — загорелась польщенная На ­ стя.— Самая я деревенская и есть. — Правда, легкая! — упорствовал Иван Петрович, и Насте вдруг в охальном блеске его глаз открылся скрытый смысл его похвалы: мол, попадись кто другой вместо меня, ты и его не обидела бы. Она лениво огляделась, стала собирать на затылке русые волосы, задрав локти и оголив матовую полоску живота между юбкой и коф­ точкой. — Обрыдло мне под вашу дудку вприсядку ходить,— сказала она.— Я и пожалеть могу, и геть выгнать! — А не боишься меня? Нисколько? Настя хмыкнула: —'Чего тебя бояться?! — Что привяжусь. Набиваться стану. Он сидел за столом неподпоясанный, босой, краснолицый от многих кружек кипятка с сахаром; Настя метнула на него недоуменный взгляд, будто ей впервые пришла на ум такая возможность,— остаться с ним навсегда. — Разве ж я дурная,— сказала она, подавив в себе и боль, и сожа­ ление,— чтоб добровольно в ярмо лезть?! Я и сама проживу. Без Фроси и то не сдохла, а нахлебников мне не надо. Поток нес их, как две щепки,— хотя собственная жизнь виделась им в ту пору свободной, самостоятельной и даже устроенной,— и насту­ пил день, когда всему пришел конец. Этот день, весь от мутного, сырого рассвета до темноты, прошел в тоскливом завывании ветра. Настя привела перемогавшую болезнь Пе­ струшку из хлева в горницу — она с Иваном Петровичем давно пере­ бралась на кухню,— и ей было не по себе, казалось, что прежние хозяе­ ва каким-то образом видят, что она привела на крашеные полы скотину. Еще не'пришел Иван Петрович, еще Настя не знала, что госпиталь эва­ куируется, а сердцем она уже чуяла беду. Она снова была одна, слу