Сибирские огни, 1968, №3

ставь, Иваном Петровичем кличут, давно-о, уже и забыл как меля девки Ванькой звали. А фамилия наша на Оке самая зауряд-обыкновенная: Косопыриковы. В одних Орешках половина нас. Ты, вот, сунь мне это в карманы.— Он протянул банку с мазью и две бутылки с остатками фор­ малина и сулемы,— Испортили мне руку, да ничего, животную я знаю, я тебе ее облёгшу. Пошли. Шли быстро; Настю подгоняла ожившая надежда и неловкость, что, вот, она тащит через деревню раненого, а угостить его нечем. А Иван Петрович поспешал за ней, довольный и даже гордый, что идет по де­ ревне с женщиной, не красавицей, а все же приметной — такую не вся­ кий день встретишь — и идет не попусту, а за важным крестьянским де­ лом. Настя шла впереди по тропке и по доске, брошенной через грязь, и его сильные чуткие ноздри ловили пьянящий запах чужой, встречной женщины. Обо всем рыжий солдат говорил громко и с намеком: о погоде, которая вторую неделю не в е с е л и т , о госпитальных с т о н а л к а х , о приокских лугах, об ящуре и о том, что за Настей, как она ходит, не всякий мужик поспеет. И была в нем только доброта, только жажда об­ щения, и тоска по делу, и бескорыстие, так что Настю неловкость брала перед его неслыханной щедростью. Но в усадьбе доброту его как рукой сняло. Едва войдя в хлев, он обругал Настю неряхой, сказал, что не подойдет к корове, пока Настя не уберет все дерьмо, от которого и здоровой скотине впору околеть. Он бездельно прислонился к козлам для пилки дров, скатал козью ножку, зачерпнул ею махорку из жестянки и закурил, щуря глаза, под тяжелы­ ми, мешочками нависшими веками. Поредели облака, солнце обозначи­ лось в небе бледной, не опасной глазам желтизной, но и от нее земля приободрилась. Ивану Петровичу было на удивление хорошо и от этого малого тепла, от минутного покоя на чужом дворе, от едучей, пострели­ вавшей в бумажном рожке махорки. Он, казалось, и не смотрел за На­ стей, как она вывела на траву перестоявшую лошадь, как носилась взад и вперед с ведрами, таскала навоз в закуток между нужником и забором, как принесла из сарая несколько ведер опилок и посыпала землю вокруг Пеструшки. Но, видно, он все же следил за ней, за мельканием смуглых ног из- под подоткнутой юбки, потому что, едва Настя потерла ладонь об л а ­ донь, стряхивая опилки, он вошел в хлев. Велел принести чистых тря­ пок, обмыть Пеструшке морду и вымя, и после этого принялся вместе с Настей за дело. От коровы исходил недобрый жар, сухими были впалые бока, костистые крестцы, худой зазубренный хребет. Настя зажимала больные ноги Пеструшки между колен, а Иван Петрович чистил копыт­ ную щель, промывал ее и смазывал мазью. Здоровая рука Ивана Пет­ ровича, с желтыми от курева пальцами, с продолговатыми чистыми ног­ тями, была сильна и уверена в движениях, и Настя горькой бабьей жа ­ лостью жалела его раненую руку с раздутыми, в гипсовой вьевшейся пы­ ли, восковыми пальцами. ! Закончив, он улыбнулся ей бледными, сухими губами, будто им пе­ редался жар Пеструшки, улыбнулся зависимо, с немой, голодной просьбой. — В избу бы ее,— сказал он.— В тепло. — Упадет — не подымем.— Настя неспокойно отступила назад, к се­ ну, накиданному кучей за ее спиной, и теперь была открыта ему вся от дрогнувших коленок до насторожившихся глаз. Рыжий солдат шагнул к ней. — Я осилю, в ней и весу всего ничего,— сказал он хвастливо,— Я и черта удёржу... Гляди, сила у меня в руке.