Сибирские огни, 1968, №3
— Я людьми за жизнь сытая! — Старуха поднесла к подбородку одутловатую коричневую руку.— Из горла лезут! — крикнула она вдо гонку Насте. Воз Косовых, кренясь и раскачиваясь, выехал со двора. Настя ви дела из горницы, сквозь открытую дверь, как задержалась в сенях Па- раня, обернулась, вперяя невидящий взгляд в горницу, и благословила крестным знамением молчащую Настю, расслышала тяжелый шаг ста рухи по ступенькам, чавканье копыт по грязи и понукания Парани. Миновала еще одна ночь, снова послышался осенний, сытый крик запоздавших с отлетом грачей, а в хлеве запала тишина. В тишине этой, ночной еще, беспросветно глухой, таились для Насти не спасительные заботы, а смерть. Сердцем чуяла Настя, что и Пеструшки уже нет, что она не повернет уже головы на длинной пятнистой шее, не скосит багро вый, в струпьях глаз. Настя лежала долго, похоронив в мыслях Пеструш ку и оголодавшую лошадь и себя, прислушиваясь к далеким голосам жизни, к скрежетанию машин, переключавших скорости на крутом подъ еме к деревенской площади, к гудению ветра в проводах. И вдруг, сквозь эти звуки, тихо и внятно, как ночной стон дочери, послышалось Насте слабое мычание, и она босая кинулась по ледяной грязи в хлев. Пеструшка зависла на шлеях нечистым брюхом, ящур перекинулся на вымя, на распухшие в суставах ноги, но она жила и откликалась на ласку хозяйки. Настя подранком закружила по мокрой соломе, по загу стевшей навозной жиже, слезы полились из глаз, принося облегчение. Что-то было безумное в том, как она носилась по хлеву, как вскидывала кулаки и колотила костяшками о костяшки пальцев, в ее всхлипах и вое,— однако для Насти это было и исцеление. И когда ей стало возмож но вздохнуть, а порозовевшие от слез глаза разглядели щелястые стены хлева, опрокинутое ведро, изгрызанные лошадью жерди,— ноги Насти остановились сами собой, и она обвела все вокруг разумным взглядом: хлев, двор, покинутый Косовыми, с распахнутыми покосившимися воро тами, и штукатурку дома, намокшую от многодневных дождей. Настя вернулась в дом, обмыла ноги, надела сапоги, напоила наско ро лошадь, накидала ей сена, и все это быстро, будто торопилась к на значенному часу в деревню, где ее уже ждал ветеринар и лекарства для Пеструшки. Деревня больше не казалась безлюдной, притаившейся, как четыре дня назад, когда Настя и Косовы кружили по пустынной площади в по исках сельсоветчиков. Разбрызгивая грязь, по площади и улицам проно сились машины, грузовики и крытые фургоны стояли во дворах и у ты нов, под влажными ветвями полуоголизшихся вязов и тополей. Желтые листья за ночь налипли на крыши фургонов и черных эмок, устилали ку зова грузовиков. Ветер обрывал последние листья, горьковатый аромат осенних опадающих садов мешался с запахом бензина. В деревне схлест нулись два потока: воинская часть, двигавшаяся на запад, с вестовыми и регулировщиками и колонна санитарных машин, госпиталь на колесах с врачами, сестрами и ранеными. Местные жители потерялись в громо гласном, беспорядочном шнырянии машин, нашествие военных сулило им не то спасение, не то беду: спасение было в неунывающих солдатах- пехотинцах, в молодых командирах с красной эмалью кубарей и прямо угольников в петлицах, а беда, зримая, горькая беда, в тех, кого сани тары снимали с машин, и в тех, кто слонялся по деревне с восковыми, опухшими, словно запеченными в бинтах и гипсе, руками. Настя узнала, что ветеринара в деревне нет,— ветлечебница в шести километрах, в большом селе,— на краю деревни жил старик фельдшер, но его уже с неделю никтв не встречал, скорее всего и он ушел с совхоз- 6 Сибирские огни № Я 81
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2