Сибирские огни, 1968, №3
старшине гневный протест. Как бы ни обстояли дела сегодня,— завтра все переменится, переменится разом и безоговорочно, победа будет ско рая, внезапная и ошеломляющая. Шаги в арестантской не утихали, к ночи они тяжело прорывались сквозь монотонный гул дождя, наполняя собой казенную пустоту здания. Они мешали старшине думать, будто нарочно, будто дезертир знал, что старшина мучается над листами бумаги, а они строптиво горбятся, сбра сывают с себя корявые фразы, и он рвет и комкает, комкает и рвет длинные линованые листы. — Слушай, ты! — крикнул старшина в сумеречную глубину коридо ра.— Кончай ходить!.. Свет горевших в полнакала ламп подрагивал ,в отделении милиции, как и во всем городке. Старшина привык к его неопокойному мерцанию, но сегодня, в полутьме коридора, с теряющейся в глубине дверью аре стантской казалось, что и желтоватые нити внутри лампочек вздрагива ют от тяжелых шагов увертливого мужика. XIX Косовы ушли, растворились в стоячей, нудной серости осенних дней, оставив на хлюпающей земле кривые, по-болотному быстро налившиеся водой колеи. Настя проследила безучастным взглядом их след до бро шенных враспашку ворот, а за ворота не пошла, не глянула, куда свер нул воз Косовых; на угор, к деревенской площади и шоссе или вправо, туда, откуда они прикатили, еще в согласии, строя планы один другого лучше. Поначалу, оставив за спиной обоз, Настя возбужденно шагала по зади гарбы, вровень с Пеструшкой, и, заглядывая в выпученные глаза Парани Косовой, злобно ругала Ганну, и Веру с Сагайдаком, и предав шую ее Фросю, и всех прихвостней, а заодно, чтобы угодить старухе, и Дашу, ее подлую, неблагодарную невестку. Шла не глядя под ноги; кир зовые голенища разбитых сапог, и рваные чулки, и подол юбки были заляпаны грязью, в уголках ее посиневших губ белела накипь, темные калмыцкие скулы затвердели под дождем и ветром. Не разбирая пути, Настя съехала с проселка на шоссе, следуя прихоти дороги, потом также бездумно свернула на другой проселок, который запетлял между хол мами и скрылся в сыром перелеске. Параня, напуганная осатанелым ви дом Насти и руганью, непосильной даже ей, бранчливой до хрипоты старухе, покорно следовала за Настей. Но скоро Настя выдохлась и сникла, будто не было рядом Косовых и она осталась одна на осклизлой земле, под низким свинцовым небом. Сгорбленная спина и молчание Насти всполошили Параню сильнее, чем ругань и крики. Ругань была назначена обидчикам, оставшимся в обо зе, а угрюмое молчание Насти давило на Параню, на Шурку, вызывало на взрыв ее взвинченные, никудышные нервы. Так они прожили три не переносимых дня: сторонясь жилья и людей, в растущей враждебности, в обоюдной сторожкой приглядке, а когда встали на разоренном, бро шенном хозяевами дворе, Настя увидела следы ящура на деснах Пе струшки. Косовские коровы остались без крыши. Шурка свела их в конец дво ра, привязала к забору, и они издали откликались сочувственным мыча нием тоскливому, жалобному реву Пеструшки. Настя и к ним испыты вала недоброе чувство и втайне завистливо надеялась, что и у них поте чет вязкая слюна и Косовы не возьмут над ней верх, а будут бедовать
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2