Сибирские огни, 1968, №3
— А ты думал! — сказал старшина и, ощутив неловкость из-за соб ственной лжи, добавил: — Ты пей, пей. Чаю не будет. — Мы в дороге молоком набаловались,— сказал Сагайдак.— Толь ко что не умывались им. Отоспавшийся Сагайдак и на взгляд не казался криминальным ти пом — серые глаза смотрели без страха, в неторопливых движениях, в спокойном наклоне головы сквозила уверенность в себе и чувство соб ственного достоинства. — Молоком? — В пути корова плохо доится, хоть и раз в сутки; а идешь степью и сдать молоко некому, сколько его ни есть, и везть не в чем. Случалось и просто выливать... — Молоко? — насторожился старшина. — В землю. Аж сердце болит. Сапоги Сагайдака стояли в углу, с голенищ свисали портянки. Бо сые ноги арестанта не корявы, а так соразмерны, ступня с сухими, тон ко очерченными пальцами, так не по-крестьянски узка, что старшина не доверчиво уставился в лицо Сагайдака: а что, как он прикидывается темным мужиком? — В землю, в землю!..— повторил Сагайдак.— На то и война: и добро в землю, и люди в землю. Такие люди, что им только жить и жить. Перехватило дыхание, кровь прилила к голове, даже короткие моч ки ушей Мирсафарова пунцово загорелись, как сигнальные огоньки тре воги. — Земля все стерпит и всех примет. Немец хоть и на груше повесит, а потом, все равно, туда, в землю... Немец много земли взял; а там же люди, не все в эвакуацию ушли. — Остались? А на кой хрен? — Старшина играл роль наивного, про стодушного слушателя. — Кто не успел, кому хозяйства жаль, а есть и такие, что и за два дцать лет не вошли в разум, живут и не знают, чья правда, наша чи фа шиста. — Брось! — не поверил старшина. — А то не знаешь?! — Сагайдак оживился, в нем просыпался по литик и пропагандист.— И похуже есть; а не было бы таких, тогда и ми лиции не надо. И такие, брат, есть, что в бандах гуляли и двадцать лет таились, ждали этого часа. Ты с какого года? — С шестнадцатого.— Старшина был тих, вкрадчив, словно боялся спугнуть дичь. — Молодой,— сказал Сагайдак.— Крови не помнишь. А я и ту вой ну помню, и кровь, и калек, а та война против этой — шутейная. — На то мы и отступаем, чтоб сохранить людей,— заученно сказал старшина,— А потом ударим по Гитлеру и кончим его. — Надо! Надо! Лучше и не придумаешь.— Сагайдак вздохнул.— А только малой крови на нашей земле не бывало. Как зачнет хлестать, ее и не сдержишь. — Что же, немец сильнее нас? — Прежде и я думал: никому нашей границы не перейти,— при знался Сагайдак.— Сунется кто — разобьем, мы ж и на Халхинголе, д а лёко, а били... «Не прост, совсем не прост,— думал старшина неспокойно, с запозда лым раскаянием.— Сизов его с ходу раскусил...» — Значит — сильнее? Сагайдак оборачивал ногу разившей юфтью портянкой и неосмотри тельно объяснял:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2