Сибирские огни, 1968, №3
— Ведь даже Робинзон был доволен своим островом... А у Вас здесь — К а п р и ! Жемчужина, оправленная бирюзой!.. — Для жизни скромной, без излишеств — обстановка здесь, Иван Алексеевич, самая благоприятная, идеальная даже... Да и не влекут ме ня никакие излишества шумной европейской жизни. Не это влечет меня и на родную землю, понятно... Бывают моменты, когда не прочь снова превратиться в бродягу-странника, того самого Леху Пешкова, который, в некотором соответствии с фамилией своей, пешком исколесил пол-Рос- оии когда-то и все-таки не насытился познанием ее. — Сейчас вас немедленно узнал бы любой сельский урядник и сцапал бы — даже при наличии паспорта, коего в те времена у вас на верняка никогда не было...— рассмеялся Бунин. Посмеялись вместе, но после небольшой паузы Горький заговорил снова серьезно, задумчиво: — Шутки шутками, а только так можно было бы по-настоящему узнать, какие сдвиги и перемены произошли там, на Руси, за четверть века! Подумайте, уже целая четверть века промчалась с тех пор, как я ,псалтыри читал по деревням над покойниками, роды принимал у жен щины-бродяжки, где-то на Кавказском побережье, дрался с извергами в человеческом облике, постигал несоизмеримость вершинки, увенчиваю щей гигантскую социальную пирамиду, с ее колоссальным, необъятным основанием.— Голос Горького окреп:— Крах этой пирамиды неизбежен, но хотелось бы увидеть крах этот своими собственными глазами... А для того, чтобы определить, когда же он все-таки свершится,— как раз и следовало бы опять нырнуть в глубины народа... Я с жадностью ловлю и изучаю всякое свидетельство, сколько-нибудь надежное,— о состоянии душ и умов народных, но заменить собственное зрение и собственный слух такими свидетельствами нелегко. Помните, как я впился, вцепился в «Деревню» вашу, как жадно искал в ней примет надвигающегося это го краха! .— Нашли? — прищурясь спросил Бунин. — Точных, прямых примет, простите, Иван Алексеевич, там, собст венно, и не могло быть...— чуть уклончиво ответил Горький. — А я и не стремился к роли пророка,— с неожиданной горячностью прервал его Бунин. Не исследование деревни в ее повседневности занимало меня, когда я корпел над этой повестью, не всякие .там социальные прожекты... А главным образом, душа русского человека. Изображение черт славя нина. Вот так. Душа славянина — суть моих писаний и не больше. Горький примирительно улыбнулся. — Но читатель волен усмотреть в наших творениях и то, о чем мы, авторы, порой и не помышляем. Так вот, не взыщите, дорогой, но, на мой взгляд, «Деревня» ваша заставляет задуматься не только о неоплатном долге перед мужиком, но и над вопросом — быть или не быть России. И если быть — то каково это будущее... Повесть ваша говорит о значи тельных переменах исторических, которые происходят у нас на Руси. Бунин задумчиво сказал: — Перемены в России, конечно, есть, но не настолько еще они пока что основательны, Алексей Максимович, чтоб наблюдения, воспомина ния наши, пускай даже и четвертьвековой давности, могли бы считаться устаревшими... В памяти у вас, несомненно, хранятся драгоценные соб ственные свидетельства, эскизы сильных и ярких картин. Зачем же вы прячете это богатство? Ведь если б вы взялись воскресить впечатления былых лет, то их с избытком хватило бы на создания цикла хотя бы ка
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2