Сибирские огни, 1968, №3

шина вспоминал, как Сизов напутствовал его в дорогу: держись, мол, осторожно, разбойный народ, уложат, зароют и уйдут в степи. Старшина к ним с расстегнутой кобурой из машины вышел. Он был исполнителен и совестлив, а на стене,— только протяни ру­ ку — телефон. Вот он и названивал Сизову, чтобы получить от него обе­ щанное заявление, набраться прежней твердости и к возвращению на­ чальства закруглить дело для передачи прокурору. Сизов не отвечал. Его не было в кабинете, видно, мотается по райо­ ну и забыл о своем обещании. И дезертир молчит, не скрипнет половица­ ми, не стукнет в обитую железом дверь, не попросится в сортир. Может, ушел? Сбежал? Подозрение рывком подняло Мирсафарова из-за стола, он распах­ нул дверь в коридор и в конце его увидел другую, железную дверь на крюке и засове. Отлегло от сердца, но не надолго: дезертир мог уда­ виться или перерезать вены, если припрятал бритву. «Я у него и ремня не отнял,— подумал старшина повинно.— В случае чего, все на меня ляжет...» Он крадучись прошел к двери, приник ухом. Тишина. Где-то снару­ жи журчит вода. — Пивоваров! — крикнул старшина на всякий случай, чтоб дезертир знал, что он здесь не один.— Подежурь у телефона.— Он сбросил крюк и отодвинул засов. Сагайдак сгорбился на табурете, локти на коленях, в руках кепка, будто с минуты на минуту ждал, что его вытолкают отсюда. — Ремень есть? — строго спросил старшина. — При мне. — Давай, давай! Я тебе веревку принесу.— Покорность дезертира немного успокоила старшину.— Порядок такой. Он запер арестантскую, нашел обрывок шпагата и вернулся к Са­ гайдаку. — Подвяжи. — На что тебе мой ремень дался? — Вешаются на них,— старшина свернул узкий, темный ремень, пальцами сдавил себе горло.— Давятся. — С какого еще дива? — недоумевал Сагайдак. — Кто вышки боится.— Мирсафарову хотелось выглядеть таким же невозмутимым, как его начальник, но участливые и пытливые глаза, с грустными, будто крытыми коричневой политурой белками, выдавали его.— В сортир пойдешь? — Отчего не сходить... — Я конвоира пришлю. А надо будет еще, стучи.— Он спросил, обернувшись в дверях: — Бритву не спрятал? — В бричке все: и бритва, и полотенце.— Сагайдак провел рукой по зудевшей щеке.— И деньги там, выйду от вас — и на парикмахера не будет. — Тебя даром побреют. С головой! Как татарина перед смертью. Это получилось легко, весело, не хуже чем у начальника. — Я голову к весне всякий год брею. А к холодам — дурость. Старшина поджидал, пока приведут Сагайдака обратно, чтобы за ­ переть его. — Обложил дождь, беда...— Сагайдак вернулся со двора пропах­ ший хлоркой, которой была посыпана уборная, вымокший, по щиколот­ ку в вязкой грязи,— Я в сухом сижу, а наши под дождем. Хоть печатку бы им передать, слухай,— заговорил он просительно и быстро: — От нее ж ни мне, ни тебе пользы нет, она и не наша, а ихняя... Кончай ты