Сибирские огни, 1968, №3
деда — Коваль; ошибка у нас одно время случилась — Гриша и секре тарем и председателем колхоза был. Потом меня поставили. — Не путай, не путай! — Начальник предостерегающе поднял ру ку.— Ты мне баки не забивай! Он склонился над сейфом, звякнул замком, взял партийный билет Сагайдака. 1922 год. На плохонькой фотографии щурился узколицый па^ ренек, светлые волосы крылом легли поперек головы. Теперь волосы на пробор, и то ли поредели, то ли истончились, лежат легко, скучно, а ли цо огрубело, еще вытянулось,— в вертикальных морщинах, в нечистой щетине, в отчужденном холодном взгляде усталость и ожесточение, та кое знакомое начальнику ожесточение отщепенца. Он переводил взгляд с давней карточки на живого Сагайдака. — Не схожий? — Сагайдак зло усмехнулся.— Перевернули меня го да. Билет менял, а карточка осталась. Я один раз за жизнь снимался на карточку. — Взносы у тебя курам на смех! — Он пренебрежительно листал странички взносов.— Ловчите, небось, натуроплату не учитываете. — А как ты ее учтешь: зерном в кассу несть чи картошкой? Что деньгами выдали, с того и платим. — Не много же от вас проку! — Есть у нас Гребенючиха, баба старая,— сказал Сагайдак.— Она на божьих иконах спит и исть, а людей и всякое дело только на рубли меряет... — Ну? — не понял начальник.— Ну и что? — Вроде тебя она: в бога верует, а святым червонец признает! — Ах ты, хохол! — Наглость арестанта на миг развеселила началь ника, он бросил билет, но мимо сейфа, на пол.— Мораль, значит, чи таешь, жук навозный... Воспитываешь меня. Стой! Сагайдак шел в угол комнаты; на крашеных половицах лежал его партийный билет. — Не подходи к сейфу! Стой! Стрелять буду! — Мне он без дела, твой сейф,— глухо сказал Сагайдак: он накло нился за билетом и, выпрямившись, стоял сутулой спиной к начальни ку.— Бей! Чего ждешь? Спереди мельник куркуль в меня бил, а ты сза ди ударь! Глаз не видать — и совесть мучить не станет. Потянулись секунды тишины, только тикали, пощелкивали настен ные часы и ветер внятно бил в окна горстями дождя. Сагайдак медлен но вернулся к столу. — Проку от нас мало?! — Горькая, не личная обида донимала Са гайдака: надо же придумать такое! — А ты знаешь, что нас и половины в живых не осталось от первой ячейки; только я и Гриша Коваль. Гор- диенко и тот с двадцать четвертого. — Давай билет! — И в нужде — первые, и под обрез, и в землю тоже первые...— Он словно не видел начальственно протянутой руки.— У меня в старом би лете за тридцать второй год и вовсе курам на смех плачено. А я в ту пору отца и мать схоронил... Голодом их убило, и я на. карачках ползал. Мне б в тот год на карточку сняться, ты бы меня и вовсе не признал. — Отдай билет! — Уже не отдам. Веди в райком, нехай разбираются. Начальник ударил Сагайдака под вздох. Хватая ртом ускользающий воздух, Сагайдак сполз на колени, потом рухнул лицом на пол, елозя щекой по половицам и сотрясаясь от икоты. — Проку, говоришь, мало? — твердил Сагайдак, поднимаясь на но ги: в уголках его рта белела пена, посиневшие губы кривились в злой
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2