Сибирские огни, 1968, №3

ей, а выдержит... Лежи, лежи, Фрося, а они пусть смеются. Стерпим. Пока ты со мной, мне их смешки — семечки, апчхи! — Садись, кому охота,— довезу! — Настя правила по проходу, а за Пеструшкой шел тяжелый воз Косовых и две коровы на привязи: жем­ чужная Красавка и круторогая черная трехлетка.— В компании веселее! — За что я тебя уважаю, Настя,— тянул свое дед, ожесточенно двигая челюстями и следуя за Настей,— так это за то, что ты баба ар­ тельная, и в кровати одна не улежишь... Без промаху! — Залазь и ты, дед! — сорвалось у Насти.— Я и ублажу, и накорм­ лю лучше Дашки! Со стоном села в гарбе Фрося, ухватилась за вожжи, придерживая лошадей. — Не дури, Фрося! — Не поеду я !— закричала Фрося.— Мамо, не поеду! Настя оттолкнула ее плечом, глянула побелевшими от ярости глазами. — Не позорь меня! Фрося спрыгнула с гарбы на распухшую ногу, согнулась от боли. — Брошу тебя босую, голую, як сучку! — грозилась Настя. Но увидев ее с гарбы — босоногую, с белевшим из-под юбки подо­ лом рубахи, дрожащую, неукрытую от холода и людских глаз, она оста­ вила лошадей и бросилась к Фросе. — Донечка моя, ягодка! — причитала она, цепляясь за Фросю, ста­ раясь увести ее: — Хочешь, на колени .упаду, землю исть буду...— Настя сползла, не отпуская дочери, на разбитую копытами, мокрую землю.— Скажи, доню! Скажи... смилуйся!.. — Я от вас уйду.— Фрося вывернулась из судорожных материнских рук, отбежала в сторону.— Страшно мне одной, а уйду. Я к людям при­ выкла, а вы меня и не спросили. — К людям ты привыкла^ — Настя поднималась с земли — унижен­ ная и беспощадная.— К матери не привыкла, а к чужим людям! Давай на гарбу! — крикнула она, приближаясь к Фросе с поднятым кулаком.— Чуешь? Иди! Фрося покачала головой. — Иди, говорю! — Настя схватила ее за плечи, стала трясти.— Убью! — Товарищ Тарасова! — Шпак, занося деревяшку, вприпрыжку бросился к ним. — Убейте меня лучше. Мне и жизни не жалко. На Пеструшку напирали лошади Косовых, Настя затравленно огля­ делась. — Иди, девка! Иди, иди! Поживи в людях, попробуй чужой ласки.— Ничего в ней не осталось, кроме ненависти и боли.—Может, Шпак над тобой сжалится или дедок какой шелудивый... Они на наш товар жад­ ные. Она забралась внутрь гарбы и хлестнула лошадь. XVIII Взгляд начальника милиции лениво переходил от стола на тусклое, засиженное мухами окно, на выкрашенный коричневой краской шкаф. Покойно лежали зачесанные назад светлые волосы, лицо, выбритое до розоватой мягкости, было невозмутимо: оно во всякое время дня сдоб­ ное, теплое, будто только что из бани.