Сибирские огни, 1968, №3
мужиков, без Шпака на кожаном с никелем протезе, о котором он ей рассказывал. Мать седеет, старится в тихой, безгрешной жизни... Чего только не передумала Фрося: она и бунт поднимала, и криком, как Даша, людей будоражила, на коленях молила Настю не уходить. Многое перевидала в эту ночь Фрося, а рассвет застал ее на гарбе, спя щей под старой, истертой на сгибах клеенкой. Три коровы оставались вне гурта, при возах: Красавка Пдрани Ко совой, черная исхудавшая трехлетка ее снохи Шурки и Пеструшка, ко торая с рассветом, оголодав на короткой привязи, стала нетерпеливо подергивать веревку. Анисья Костерина ночью отвела в стадо свою боль ную корову, и притаилась с сыном под ворохом одежды. Кончился ее недолгий бунт. цНачинался новый день — удачный, счастливый даже при нагрянув шей на них беде. Ганна и Хомич вернулись из деревни с хорошими но востями: им помогут, разместят в школе механизации, в интернате, при десятилетке, в пустующих домах. Помогут кормом; главное, выдержать строгий карантин. В безветрии дымы костров прямо тянулись вверх, и только высоко, где летом парили орлики и коршуны, их подхватывал и сносил к югу верховой ветер. Люди не торопились. Небо нависло над степью серое, тяжелое, но пока милостивое к ним, а впереди их ждало !жилье: полы, стены, крыша, стекла в оконных рамах, оседлые дни, а может, и недели. Даже и не легковерным показалось вдруг, что и ящур ниспослан им судьбой, как спасение,— рано или поздно в дороге зараза пришла бы к ним,— но теперь они заживут в домах, может, и перезимуют, и от этой своей счастливой в е р с т ы повернут к дому. Настя запрягла лошадь, никто вроде бы и не смотрел на нее, на ле жавшую ничком Фросю, но Настя знала, что за ними тайком наблюда ют, и судят ее, и осуждают, а втайне думают, а что как она права, и за живет вольной жизнью, и добро сохранит. Подошел Гордиенко, пригляделся, как она подтягивает упряжь и складывает на гарбе пожитки. — Отведи Пеструху в гурт,— сказал он по-доброму,— и делу конец! Из колхоза выйдешь? — недоумевал Гордиенко.— Тебя в колхоз силком кто тянул? — Сама шла — сама и выйду! Фросю разбуди,— сказала Тоня Арефьева,— нехай и она людям в очи глянет! — Не спит Фрося. Придуряется! Уговор у них такой. — Будет, Гордиенко!— вмешалась Ганна.— Бачишь, не кинулись люди за Настиной юбкой, нехай едет, нехай на колхозной коняке едет и людей не сбивает. — Твой Гришка завел нас,— сказала Параня,— а теперь ты коман довать взялась! Все ждали: опять вспыхнет Настя, забросает их злыми, грубыми словами, хоть затыкай уши. А в пей все похолодело от страха, что оду мается Фрося, а там набегут подр) кки, и кто его знает, чем дело обер нется. Ехать, ехать надо, пока Фро^я лежит. — Время, Параня! — Настя стала разворачивать лошадей к прохо ду между возами.— Трогай! — На голодный живот едешь! — сказал Гордиенко. Фрося не шевельнулась на заскрипевшем возу. Успеем поисть! — сказала Настя.— А вы, деду, за нас пожуете: жуйте свою жвачку! Не выдаст ее дочь! Сжалась на гарбе, укрылась с головой, не легко
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2