Сибирские огни, 1968, №3

ной, веснушчатое, греховное лицо старалось быть серьезным. Главное угодить этой суровой черноволосой бабе. — Он много добра взял,— сказала Ганна,— пока зъисть, пока про­ чухается... — А народу сколько прет! — Рыжая шла вразвалочку, по-утиному, покачивая упругим телом.— И все бабы, бабы, бабы! — Она вдруг шеп­ нула Ганне: — Господи, как же мы одни на свете жить-то будем?! Горовенко уже вел навстречу черно-белого Разбоя, бык выступал с напряженным достоинством, скрывая за ровным медлительным шагом просыпавшееся вожделение и жадную, пробегавшую по мышцам дрожь. Молоденький красный бык частил сбоку, то опережая их, то останавли­ ваясь в радостном недоумении. — Мишка! Мишка! Мишка! — звал его Горовенко. Из толпы тоже окликали Мишку, любуясь его нетерпеливыми брос­ ками, тупой глазастой мордой с широким лбом и короткими рогами. — Мишка! Мишка! Быки уже были у цели, когда от стада отделилась черная громада: властный, предостерегающий рев покрыл все звуки. — Гладиатор! — крикнул, гордясь, Зозуля.— Хозяин! Черный бык, едва не касавшийся земли могучей грудью, ступал тя­ жело, останавливаясь, ударяя копытами: степь дрожала под ним. — Гладиатора в цирке можно показывать,— хвастался Зозуля,— его и полуторки пугаются. Вожак миновал и Мишку, и Разбоя, и Степана Горовенко, он чуял пришлых коров, и его старая кровь тоже бунтовала. Вспоров копытами землю, он остановился и опустил морду. С нее свисала вязкая слюна, белые тягучие вожжи раскачивались, вытягиваясь и ложась на траву. Люди услышали тяжелое, свистящее дыхание вожака. — Ящур?! — сказал Зозуля ошеломленно. Толпу качнуло, будто над самым ухом ударили в рельсу. Зозуля подошел к быку, потоптался в упавшей тишине, приподнял влажную, в густой слюне губу Гладиатора, ощупал бок, ребра, копытные щели. — Может, объелся чего? — спросил кто-то. — Ящур! — горестно повторил Зозуля. Ганна заметалась в толпе, стараясь образумить людей, но бабы не слушали ее, бежали к стаду, растаскивали коров, вели их к возам, вя­ зали коротко, впритык, чтоб им и до земли не дотянуться. Пришлые ба­ бы убегали не прежней дорогой, по лугу, исхоженному колхозным ста­ дом, а в обход, понукая упирающихся коров. Гул толпы, надрывные выкрики, призывы, рев скотины захлестнули табор. Люди носились по холодной, хлюпающей земле, в один миг за ­ были то, чему научились за долгие недели пути. Ганна кидалась к ним, рвала из рук захлестнутые на коровьих рогах веревки, просила, прокли­ нала, но ее отталкивали и все делали по-своему. До этого утра они жили одним слаженным хозяйством: расписанный ка три гурта скот, табун, уже поредевшая отара и возы, телеги, гарбы, фуры, повозки — все в привычном движении, как на военном марше. Коровы, хоть и разбредались за ночь, с рассветом снова сбивались в гурты, двигались размеренным шагом, а кони то задерживались на хо­ роших травах, отставая от обоза, то свободно неслись вперед, под ги­ канье объездчиков, и в знойном июльском мареве и в жемчужные авгу­ стовские туманы скакали, распустив по ветру хвосты. И сам табор — с вечера и до выхода в путь — был крепкий, защищенный не насыпью и рвами, а согласием людей и налаженным механизмом походной жизни. Они и на ночлег становились быстро, как один человек, и так же, одним