Сибирские огни, 1968, №3
Сизов будто учуял душевное смятенше Сагайдака: — Ты поднимись над личным, парторг! — Тон его был дружеский и панибратский.— Ведь вы и растили скот не для себя, для страны. ^ ЛУ' шай,— предложил он миролюбиво,— какого хрена народ баламутить. . Решай сам, в крайнем случае правление собери. Война, а мы с тооои приказы начальства обсуждать будем. А? г Сагайдак отчетливо поймал взглядом водянистый глаз Сизова, его мелкий, ищущий зрачок. Чего ты торопишь, Сизов? Ведь твое сверху, нам от тебя ходу нет, еще сто верст по твоей земле идти... ^ — Нам и правление выбирать еще надо,— сказал Сагайдак. У нас правленцы на фронте, тут полторы калеки осталось и дед сквалыжный. Он тебе и шкуры дохлой коняки не отдаст. Будем с народом советовать ся, ничего не поделаешь, приходится, Сизов. Тпр-р-у-у! Озирая примолкшую толпу, Сагайдак внезапно понял, что при езд Сизова пересилит в людях вчерашнее, отбросит в далекое прошлое угнетавшие его страсти. — Товарищи! — начал Сагайдак.— Придержали мы вас по труд ному делу: поскольку головы в колхозе нет... — Ты и есть голова! — крикнули из толпы. — Не выборный он,— объяснил Гордиенко Сизову, привычно про бившись поближе к начальству.— Ему Коваль сдал дела вроде по на следству, с глазу на глаз. — Нам товарищ важную бумагу привез,— продолжал Сагайдак.- Громкая бумага, мне сразу уши прочистило. А все же я председатель не по форме, и правления у нас меньше половины осталось. — И нас теперь меньше! — Еще нам товарищ уполномоченный радость привез: немец скоро станет и не будет ему дальше хода... Толпа зашумела, люди благодарно смотрели на человека в буднич ном сером плаще и военном френче под ним, важно кивающего, будто остановка немецкого наступления имеет прямое отношение к нему. Дед Гордиенко подобострастно ухватился рукой за крыло брички. — А что, в Дону воду потравили? — крикнул Зозуля. Он стоял на коленях в расписном возке, редкие, снеговой белизны волосы играли на ветру, над темным, в пороховой просини лицом и голубыми, горевшими евангельской кротостью глазами.— Чи газами по них ударим? На старика зацыкали со всех сторон. — Рубеж! — в том, как Сизов произнес это слово, была железная твердость, что-то неотменимо строгое, непреложное. — Мы с Зозулей в один день заявление в партию несли, в тот год, як Ленин преставился,— сказал Гордиенко, чтоб и уполномоченный знал .— я до Коваля добежал, а Зозулю жена-покойница палкой с доро ги вернула. Он и вредный стал, а теперь и в победу не верит. По толпе прокатился смех: пусть, мол, и упрлномоченный потешится над нашей простотой. — Ну, будет, будет! — утихомиривал людей Сагайдак.— Нам това рищ бумагу доставил: прочти,- Шпак, так, чтоб точно и всем слыхать. Шпак оттеснил Гордиенко, встал на подножку и, держась рукой за бричку, поднес к близоруким глазам бумагу. Умолк гомон, на лицах от разилась лихорадочная работа мысли, заметавшейся, как в лабиринте, среди казенных фраз. Шпак дочитал в полной тишине. Сагайдак хмурился под ненавидя щим взглядом Ганны Коваль. Гордиенко и тот потерял дар речи. Под нялся Сизов и по-дружески, сочувственно, сказал им то же, что и Сагай даку: о неизбежной зиме и бескормице, о необходимости рассредоточить
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2