Сибирские огни, 1968, №3

— Крепкое на тебе хозяйство,— сказал Сагайдак уважительно.— Сильную голову тебе иметь надо1' Уже возы сворачивали, съезжали с дороги на опустошенную бахчу, по которой змеились сухие плети. — Ты скота не убережешь: у тебя кто захочет, тот и возьмет... Ма­ зурик и тот возьмет,— сочувственно басил Сизов,— Любой военкомат над тобой власть. Ты, что, приказа не знаешь? — Третий месяц в дороге, не поспевают за нами бумаги. Газету подхватишь, и то рад, як в праздник, люди теперь и до газеты жадные. Коней не дам и худобы не дам,— терпеливо твердил он. — Кто ты такой, что не дашь?! — вскинулся Сизов.— Кто ты? В тяжелом взгляде водянистых глаз, в каменной твердости жел­ ваков, в строгой линии махорочных усов над презрительным и брезгли­ вым ртом, в будничности его позы — сквозили сила, уверенность, будто все уже решено, а что решено, того никто перерешить не может. — Я и есть никто, потому и не дам. Нехай хозяева решают,— ска­ зал Сагайдак.— Ты меня обратно оглушил, товарищ Сизов, и я вроде очунял, слыхать стал. — Сто голов, это меньше четвертой части твоего поголовья. — У нас потери малые,— согласился Сагайдак.— Одна корова ногу сломала, троих бомбами убило и с воздуха немец двух прикончил. Из пулеметов бил, сволочь! Кто его знает, сколько нам еще ехать, нам и рабочие кони нужны, а за племя и говорить нечего. Не, не курю. — Осень, а там и снег пойдет,— сказал Сизов, закуривая папиросу. — Может, повременит, на подножном еще проживем, тут много тра­ вы некошеной. — Еще будешь проситься в чужой колхоз, а куда? Люди и сама без кормов, косить некому было: пойдет твое племя на мясо. — А если немец до тебя дойдет? — Ты эти пораженческие разговоры брось! — воскликнул Сизов на искренней, звенящей гневом ноте.— Сюда немец не пройдет! Сагайдак даже лошадь придержал от неожиданности: наконец-то он встретил человека, который с такой убежденностью положил предел немецкому наступлению. — Ты этим не шуткуй,— сказал он почти просительно. — Чудак ты человек! Если бы мы немца ждали, я бы у тебя, хоть проси, ни одной коровенки не взял бы.— Он заботливым взглядом оки­ дывал плоскую степь, где жилье встречалось реже, и чуть поблекшее, холодное небо и жухлые травы.— Все прут на восток, а куда? Что там — дома наготовлены? Коровники? Корма? Теперь идет плановое рассредо­ точение скота, а не то все накроется. Уже обоз превратился в гудящий, взбудораженный табор, люди опасливо посматривали на обросший грязью газик, на шофера, вроде бы дремавшего за баранкой, поджидали Сагайдака. А он испугался вдруг нечаянного схода, степная земля дыбилась под ним, как необъезженный конь, норовя опрокинуть его вместе с бричкой. Фронт станет к холодам — в это ему легко было поверить, он страстно хотел этого,— их рассредо­ точат, а попросту говоря, ликвидируют, потому что без гуртов и табуна они беженцы и только. Гриша Коваль подобрал в поле Лазаря; а кто подберет всех их — со старухой Анастасьей, с дедами, с лупоглазой Па- раней Косовой, с иконами Гребенючихи, с Тонькой Арефьевой, которой с часу на час рожать, с рваными кожухами, с давно нестриженными, обовшивевшими ребятишками? Выходили из села немалой силой, а уйдут в песок, растекутся по степным буеракам и в землю, в землю, в землю...