Сибирские огни, 1968, №3

— Что ж я — совсем никудышный? — спросил ©н глухо, отпуская Беру. — Ты мука моя,— отозвалась Вера из темноты.— Ты лучше всех других, Петя... Я и Семена с тобой не сравняю. Грех так говорить, а я говорю. Ты верь мне, чуешь? — Та, чую! — отозвался Сагайдак. — Я за Семена без любви пошла, я знаю, какая это мука, жить не любя... Ты, Петя, думаешь, что задолжал мне, и в жены зовешь. А ты не думай; ничего ты мне не должен. Смотри людям в глаза прямо, они ни­ чем тебя не лучше. Я сйоро уйду от вас, осяду где по пути, при школе. Ты за мной не ходи, Петя. Она быстро пошла вперед, оставив его в темноте. XV Первыми выходили гурты, за ними в сложившемся череду возы и фуры, а если кто припаздывал со сборами, то гнал потом по обочине, чтобы занять свое законное место. Иные сохраняли оседлое еще, дере­ венское соседство, но многое сложилось в пути. Обоз растягивался самое малое на версту, а с гуртами, с табуном и отарой, случалось, и на три-четыре, и на привале, когда возы съезжа­ лись табором, людям было о чем порассказать, будто они прикатили из разных земель и повидали всякого дива. Кто повстречал чужой гурт и понаслушался зловещих новостей от пастухов; кого заперло у шлагбау­ ма, и он в страхе потерял счет времени и не надеялся до ночи нагнать своих; кому посчастливилось мимоходом набить зерном мешок и кадуш­ ку, и чумазые горшки, так что и кулеша не в чем сварить. Страх перед немцем, вытолкнувший их из села, перешел в злость, тяжелящую, свин­ цовую, только с виду ровную и спокойную, потому что и они, и отцы их, и деды за века научились молча страдать, ненавидеть и радоваться. Они уходили на восток, а фронт дышал им в спину. Он давал знать о себе разрывами бомб, воронками, разбитыми переправами, обозами раненых в затвердевших и порыжелых от ссохшейся крови бинтах, голодным пай­ ком, попутными потоками беженцев, суетною и тревожной жизнью вчера еще мирных домов. Никто не тревожил Сагайдака, не досаждал вопросами, попреками или делами, как будто все отступились от него. Шпак суетился, коман­ довал, приминая деревяшкой сухую до хруста траву, и укатил в голове обоза. Его розовые девичьи щеки горели, прихваченные утренним хо­ лодком. Гребенючиха несколько раз прошмыгнула мимо Сагайдака, по­ том остановилась против него с постным лицом и спросила участливо: — Все еще глухой. Сагайдак? — А? — Глухой, говорю? — крикнула она. Он кивнул. — От бомбы? — Точно. — От бомбы — смерть и кровь, а глухота — от бега! — сказала она торжественно. — Бог покарал,— сказал он,— бог и помилует. Бричка Сагайдака замыкала обоз — он всякий день после ухода Ко­ валя на фронт трогался в путь последним и уже на марше разок-другой объезжал колонну. Справа, обгоняя обоз, резво прошел колхозный табун, пронесся замызганный газик, впритирку к возам, пугая и упряжных ло-