Сибирские огни, 1968, №3

— Я виноват.— Сагайдак с искренней болью смотрел на распалив­ шихся женщин: он понял, что говорят о нем.— Один я виноват, люди. — Не хапай лишку, Петя! — крикнул ему в ухо Гордиенко. — Утром прибегала до меня Ганна, просила не пускать Илью на станцию. Чуяло сердце беду. — Пхи-и! — не унималась Настя.— Я и с вечера прибегу за Фросю просить. Другой раз ночью глаз не закрою, лежу, мучаюсь: где она там в степи, может, поиздевались над ней чужие люди? — Никак ты, Настя, в толк не везьмешь,— вмешался Зозуля.— Илю­ ша стригунок еще, жеребчик малый, а Фросе в Ильин день восемнадцать сполнилось.— Он ласково улыбнулся.— Ее и по закону сватать можно; девка она хорошая, приметная. Смешок пошел по напряженной толпе. В сумеречном небе неслись, будто с июльского памятного пожарища, темные груды облаков, налетел порывистый холодный ветер. — Вот вам и хиханьки! — обиделся Зозуля.— Фросю потерять — один момент. Она любому глазу — утеха; ее и ученый возьмет. Г’анна смотрела ненавидящими глазами то на Сагайдака, то на Ве­ ру Кравченко, которая принужденно поправляла рубаху на Лазаре и что-то говорила ему. — Я погано слышу, бабы, в уши мне ударило,— сказал Сагай­ дак, выдержав взгляд Ганны,— а смешного тут мало. Виноват я — и пе­ ред Ганной, и особо перед Гришей Ковалем. Он на фронт ушел, а мы сегодня трохи укусили, яка жизнь на фронте, под бомбами. — И мой на фронте! — закричала Костерина. — Все там! — Ты никому привилегий не давай, Сагайдак! — крикнул Горди» енко. — Все, говорите, на фронте?! — Голос Ганны срывался от сладост­ ного предчувствия боли, которую она причинит своему врагу.— Не все, не все! Сагайдак здоровый бугай, а на фронт не идет. Скоро у нас одни вдовы и девки останутся, и Сагайдак — на племя, на расплод! Веру будто ударили в спину, она выпрямилась и застыла, не реша­ ясь повернуться к толпе. — Привилегий никому и нет.— Сагайдак говорил, глядя мимо них,, сумерки и въевшийся в кожу мазут скрывали бледность его лица.— Ско­ лько я наш колхоз помню, Ганна и не просила поблажек. Но мы не одним законом жить должны, есть и сердце у цас, без сердца на земле и де­ лать нечего. Ее сердце угадало беду, а мое глухим осталось,— сказал он, скорбя.— Лучше, люди, ухом недослышать, чем сердцем. — Хитрый, ой и хитрый ты, Сагайдак! — в высоком, захлебываю­ щемся фальцете Ганны звучала не знающая пощады ненависть.— Не жалобь меня и людей не путай! — Тут и станем на ночевку? — спросил Сагайдак. — Тут! Тут! — Потемнеет — и крыша над головой будет! — сказал Зозуля,— А там даст бог и дождь. — Можно огонь жечь.— Сагайдак оглядел небо от горизонта к го­ ризонту.— По такому небу не прилетят. — Стойте! — Ганна испугалась, что люди разбредутся, уйдут в тем­ ноту, под старые овчины, под одеяла и рядна, и уже ей не собрать всех, не увидеть, как исходят кровью ее враги,— Пусть Кравченко скажет, она учителька... она детей защищать должна. Пусть скажет — можно детей в наряд посылать, под огонь? Есть такое право у Сагайдака?