Сибирские огни, 1968, №3

узнала бы Сагайдака, черноликого, в рваной вывалянной в мазуте одеж­ де, если бы он не окликнул ее: — Тарасова! Где кони? — За станцией. Привязанные.— Фрося жалобно потянулась к не­ му. — Ой, Сагайдак, страх який... Он странно потряс головой: — Кони где? ж — У забора... привязанные,— повторила Фрося. — Что ты лопочешь?! — рассердился Сагайдак.— Уцелели кони? Фрося кивнула. — Так и сказала б! Шукай Горовенка, он тут. Нам ехать надо.. — А Илюша?! Он понял ее по движению губ, как глухая Анасгасья понимала Ве­ ру, и безнадежно махнул рукой. Он и сам неотступно думал об Илюше, даже впечатываясь лицом и плечами в мазутное дно канавки, когда во­ круг дыбилась и рвалась земля, а спина ощущала удары тугого, отвер­ девшего воздуха, даже оглушенный, он думал об Илюше, о забежавшем куда-то Горовенке, о Фросе, которую не чаял уже найти живои. — Ушел эшелон,— сказал Сагайдак.— Может, и лучше, а то уби­ ло бы. Я и мертвых смотрел... Шукай, шукай Горовенка, может, он живой. Дым стлался по путям, окуривал перрон, где толпились военные, железнодорожники и санитары. Фрося сразу увидела Горовенко и про­ толкалась к нему, но прежде чем Фрося окликнула его, ее взгляд упал на лежавшие посреди перрона тела: седой женщины, с открытыми,, за ­ катившимися глазами, путейского рабочего, с разбитой, окровавленной головой, и младшего лейтенанта Голубева. Мягкие волосы рассыпались вокруг головы, глубже запали щеки, лицо было серьезным и строгим, но мертвенно-бледным сквозь упавшую на него копоть. — Живой! Живой! — завопила Фрося, склоняясь к положенной на груди фуражке, к рукам, тоже сведенным на груди. Кто-то крепко схватил ее за плечо, тряхнул, и Фрося увидела, что на бетонной плите перрона лежал только обрубок, под распластанной на перроне шинелью не было ног, их оторвало высоко, под пах. — А-а-а! — она закричала, руками заслоняя лицо, побежала, на­ тыкаясь на людей, и пришла в себя только за вокзалом, где голодные лошади сквозь железные прутья тянулись к побуревшей листве. — Тебя в ногу ранило? —сумрачно спросил Сагайдак. — Копытом. Напугались кони... — Что? — переспросил Сагайдак. — Ко-ни бо-мб на-пугались! — закричала Фрося. — Их любой напугается: и кони, и люди.— Сагайдак говорил с го­ речью и опустошением, что вот, доверились ему люди, а он и младшего Коваля потерял, и этих под страшную смерть поставил. — С непривычки,— ввернул Горовенко, ему и туг хотелось выгля­ деть молодцом,— А привыкнувши, и бомба не страшная. — Я к ним, сколько жить буду, не привыкну,— признался Сагай­ дак.— Подожди, я подсажу, Фрося. Он сцепил черные пальцы рук, Фрося встала на них, обняла Сагай­ дака за шею, и он подсадил ее. — Спасибо тебе,— гихо сказал он.— что сама живая и коней со­ хранила. И столько было силы в его руках, столько доброты и неприкаянно­ сти в голосе, что Фрося впервые поняла, почему матй всю жизнь сохнет по этому скучному, сухопарому человеку. 45