Сибирские огни, 1968, №3

на детей доводит и Сагайдаку в помощь будет. Она разумная и справед­ ливая,—втолковывал он зачем-то новобранцам,— Она всякому делу толк даст, ей все под силу...» Они обступили Горовенко, затормошили его, закидали просьбами. Когда парень двинулся к воротам, его нагнал Микита Костерин: «Гукни Анисье, чтоб сына голодом не держала... Молока у нее на полные ясли, а он криком кричит, и сейчас чую. Нехай по мне не убивается, бо молоко пропадет... Ты ей разжуй политику»,— попросил он. С того дня, как Го­ ровенко поднялся пристыженный, пеший и виноватый из придорожной канавы, навстречу обозу, Илье и себе хотелось постричь темные, густые, как овечья шерсть, патлы, и, если бы не страх перед Ганной, Зозуля об- карнал бы его шорницкими ножницами. На этот раз они не торговали молоком: сдали суточный удой мест­ ному торгу. И Сагайдак с Фросей на бричке и одной из повозок поехали через городок на склад — за солью, спичками и фабричными подковами. Даша осталась дожидаться их на привокзальной площади, а Илья с Л а ­ зарем подались на станцию. Даша сидела на повозке, упершись спиной в порожние бидоны. Солнце в безветрие пригревало по-летнему, просве­ чивало сухую листву полуоблетевшего сквера: тонких кленов, голубова­ тых тополей, акаций, цветущих в июне сладким белым цветом. Дашу клонило ко сну, сквозь густые ресницы она безучастно поглядывала на ржавые рельсы заброшенной, осевшей шпалами в землю узкоколейки. За рыжими рельсами, за пустырем и двумя рядами шиферных кровель — ухала, дышала, лязгала железом то.варная станция. В просветах домов, за низкорослыми яблонями с дозревающей антоновкой, мелькали лос­ нящиеся крупы паровозов, тусклый сурик теплушек, в безветрии тяну­ лись к небу белые, серые, и черные дымы. Неспокойно кричали паровозы, тревожным было дрожание земли под грузовыми составами, пронизывав­ шее тело Даши, отдававшееся гулом в бидонах. Зажмурясь, Даша ощутила себя вдруг в дыму отцовской кузницы, в смолистых, угольных, гаревых запахах и звоне металла. Знойное ма­ рево висело над селом, воздух трепетал и струился, мужйки и бабы ушли с косами в дальние луга, куры забились в пыль в тени верб и пле­ теных тынов, все примолкло, истомленное духотой, беспощадным синим небом, и только Дашин отец стучал и стучал молотом по железу. Сна­ чала стучал глухо, вкрадчиво — потом удары делались суше, звонче,, будто отец радовался, что берет верх над железом, и маленькая Даша издалека угадывала, когда железо темнело, делалось малиновым, виш­ невым, бурым, как свекольная кожура, и снова начинало блестеть, но уже холодным привычным блеском. Отец собирался показать Даше город, звуковое кино, железную до­ рогу, но умер в несколько дней, далеко от Даши, в городской больнице. Колхозный трактор осел на глинистом склоне над оврагом, и люди при­ бежали в кузницу за отцом. Пока перегоняли к оврагу машину с бук­ сирным тросом, отец угодил под трактор, который Неожиданно пополз и опрокинулся. Мертвого отца привезли из больницы в село: он лежал дома, потом в сельсовете — потемневший, синий, и странно и страшно было Даше, что у мертвого, почти чужого лица — ее густые ресницы и такой же нос, короткий, с родинкой на конце. В город Даша до войны не попала, и теперь ее тянуло повидать мир. С того дня, как Даша пересела на приглубый, чумацкий воз деда Гордиенко, она очень переменилась: не было рядом властолюбивой све­ крови и старшей невестки, истерической Шурки, всегда наперед поспе­ вавшей к любому домашнему делу. Даша стряпала, стирала, перетря­ хивала копеечное дедовское добро, чистила и подшивала, только бы