Сибирские огни, 1968, №3

читательской среде, давно и прочно полюбившей высокоталантливую и мудрую , верную нашей жизни и народу, правде и красоте, выражающую глубину дум и богатство чувств нашего современника поэзию В асилия Федорова. «Муки творчества, муки поиска самой строки ничтожны в сравнении с муками поиска смысла жизни, с поисками прекрасного в ней» —- писал Вас. Федоров в одной из своих статей. Пожелаем ему многих лет, творческих поисков и поэтических откровений на этом высоком и вдохновенном пути! Ж ажда цели тельной тишины В последние годы Вас. Федоров чаще всего представал перед читателями со сборниками, напоминающими избранное. Новые мелодии, новые тенденции как бы за ­ слонялись прежними достижениями, кано­ ническими чертами. Некий общий «инте­ грал» поэзии Вас. Федорова подавлял в восприятии читателя своеобразие послед­ них поэтических шагов автора «Проданной Венеры». Время выслушивает поэта чаще всего единожды и запоминает его, как пра­ вило, раз и навсегда, деспотично игнорируя последующие изменения. И только великаны поэтической мысли подолгу удерживаются, неуклонно меняясь, развиваясь в центре внимания эпохи, заставляя читателя к аж ­ дый раз, от книги к книге, изменять окон­ чательный приговор о поэте, передоверять этот приговор последующим временам и по­ колениям. Н овая книга поэта «Третьи петухи» — это мужественная, мучительная и успешная во многом попытка «самопреодоления», нова­ торства на основе расширения круга былых идей, выхода из него. Само тяготение к миниатюре, к обрывистому течению мысли, к мозаике вместо документальности и сю­ жетной цельности, постоянная незакончен­ ность и «незакругленность» схваток, внут­ ренних драм , неуверенность догадок, проро­ честв, как правило, не выливающихся в синтетические формулы,— все говорит о сдвиге, утрате недавнего постоянства, о ез­ де «в незнаемое». И всюду — вопросы, тре­ воги, ожидания! Они звучат постоянно: «Как же перед нечистью не сдаться, не чер­ тя спасительных кругов, как же мне, не уступив, дож даться предрассветных треть­ их петухов?» («Третьи петухи»); «Меня охватывает дрож ь, когда смотрю в провал заклятый. О человечество, куда ты, куда ты, милое, идешь?» («Пророчество»); «За что я мучусь, непонятно, с печатью Каина на лбу.? Какие солнечные пятна влияют на мою судьбу?» ^<3а что я мучусь...») и т. д. И ответа, тем более легкого, афористично­ го, после постановки этих вопросов лириче­ ский герой часто не знает... И не стыдится признаться в этом... _ Трагична была судьба Н аташи Граевои в «Проданной Венере», это был тож е сплош­ ной мучительный вопрос. И поэт, проведя аналогию меж ду судьбой тициановской &е- неры и судьбой юной сельчанки, высказал его: «Вы перед мертвой оправдались, по­ пробуйте перед живой!» Но поэт, задавая этот вопрос, знал и ответ, «за красоту вре­ мен грядущих мы заплатили красотой». Он знал, что вся судьба Наташи, при всех ли­ шениях,— это подвиг. «А подвиг стоит кра­ соты»... В «Третьих петухах» этот поток траги­ ческих впечатлений, зарисовок все чаше не разрешается облегчающим и утешающим очищением, катарсисом. Лирический герой видит нередко бессмысленно жестокие «по­ корения», разорения лесов, рек, природы, слышит, как глухо плачет пустая омулевая бочка, как «поэзии мамонт горбатый пос­ леднюю песню грубит»... Видит и не может (по крайней мере сейчас!) отыскать рядом с этими фактами идею прогресса, необходи­ мости подобных утрат... А бездумно объ­ явить все это благом, умилиться, как сплошным победоносным шествием, поэт не может, ощущая строгий взгляд потомков, ощущая немолчный суд совести. И с какой гражданской честностью и болью, даж е сарказмом, о.н говорит: А нынче Гул во всю страну. И скоро, подобрев к остаточкам. Ц елительную тишину Мы будем получать По карточкам. Сам протест против этого расточитель­ ства, бездушной «щедрости» в трате красо­ ты природы говорит об углублении гуманиз­ ма поэта. Когда для изготовления спички бездумно и нелепо тратят целое дерево, трудно говорить о красоте времен гряду­ щих... Человечество живет ради счастья, сози­ дания, торжества красоты. И Вас. Федоров всегда с большой нравственной строгостью относился к каждому покушению на красо­ ту к каждому акту принесения в жертву судьбы человеческой, к вынужденному аске­ тизму и страданию... И прежде он писал, что «красивые» из будущих времен явятся как «оправдание всех бед моих, всех мук моих». В каждой жертве надо оправдаться. Иначе сама гибель красоты не будет иметь величия подвига. В новом сборнике эти мотивы взыска­ тельности, предупреждения звучат особенно