Сибирские огни, 1968, №3

— Искусство сопутствует человечеству с времен более давних, чем даже одежда! — провозглашал грандиозным своим басом Шаляпин от­ куда-нибудь с высот Сандуновской парилки. — Возможно, однако это требует доказательств...— тоже басом, лишь поглуше, поскромнее откликался Алексей Максимович. — Интуиция мне сие подсказывает, Алеша,— уверенно настаивал Федор.— Считаю, что иначе не могло быть... Допустим, парилок таких роскошных в ту пору не было, но потребность запеть, безусловно, бы­ л а — в блаженный час омовения! И в подтверждение мысли своей он тут же запускал очередную им­ провизацию, до которых был и мастер, и любитель: О камни ж арки е вода ковшей дробится, и пар встает горячей пеленой, ■ и мысли застилаю тся туманом, и все плохое — каж ется обманом!.. Смолкало все — и дребезжание шаек, и свист березовых веников, и плеск, грохот воды, обрушивающейся на раскаленные камни рождаю­ щей пар «каменки». Все парящиеся сразу же догадывались, чей это голос! — В балагурстве твоем присутствует мысль важная и ценная,— по­ ощрительно комментировал по выходе из клубов пара Алексей Макси­ мович.— И плохое может казаться обманным, да и не только казаться, а и доподлинно оказаться таковым... И наоборот — восхитительные обманы искусства обладают невероятной убедительностью, мощью некоего мас­ сового гипноза, превращающего фантазию в реальность. Искусство сти­ рает границы между нереальным и реальным, заставляет вспоминать о гениальной идее Гегеля — «Вселенная есть мысль!» Кстати, Толстой тоже склонялся к этой увлекательной идее... Вспоминал Алексей Максимович друга Федора и в роли русского народного героя — Ивана Сусанина, и гордого отверженца небес — Демона, и умного саркастичного Мефистофеля. Видел его и пылким фанатиком Досифеем в «Хованщине», и Воро- ном-Мельником в «Русалке», и разухабистым Еремкой — во «Вражьей силе». Но сколько раз за бокалом вина признавался Федор ему же, другу Алексею, в особенной, нетрафаретной, необычной зависти: — Все, что я делаю, чего ищу, чего добиваюсь ценой немалых тру­ дов, все это, Алеша, эфемерно, призрачно, как туман. Будут вспоминать только любители да разве что коллекционеры граммофонных пласти­ но к— был, дескать, такой, да! Гремел даже, судя.по старым газетам, щекотал нервы человечеству своим пением, а что от него осталось? Запись шаляпинского голоса, выступлений его оперных и концерт­ ных, в самом деле, велась тогда еще совершенно нерегулярно, кустарно, по-случайному... Боязнь, что смерть унесет, сотрет и память о нем, была естественна. Не мог предвидеть он, что и сто лет спустя будет слышен миру! — У тебя же, Алексей, дело совсем по-другому обстоит! Ты бро­ саешь в мир, обрушиваешь на головы людей глыбы слов и мыслей тво­ их, души твоей. Пускай втиснутой в книжные строки, но все же живу­ щей, трепещущей! И если уж не вечной, как у Гомера или Данта, то во всяком случае — несоизмеримо более долговечной, чем мой мотылько­ вый удел! Не сочти злом, что завидую я тебе, друже, но от зависти этой хочется, иной раз, что-то совершенно невероятное выкинуть — на Ивана Великого, хоть, что ли, забраться да оттуда пропеть, например, арию Демона...