Сибирские огни, 1968, №3

история: «Очень прошу: по возможности отодвинься от этого дела! Гадко» (IX ,63). Письма Горького увлекают не только своим содержанием. О н и— образцы эписто­ лярного мастерства. Разумеется, не все равноценно в горь­ ковском эпистолярном богатстве. Ведь пи­ сал он невероятно много. Вот свидетель­ ство: «Я сегодня утром отправил девять писем, да целый день после обеда писал, и предо мной леж ат 12 конвертов. При этом некоторые письма на два листа боль­ шого формата! Черт знарт что!» (IX, 90). Но большинство писем отчетливо несет на себе печать Личности автора. Горький нередко говорил о себе как о плохом эпистоляре: «Мне кажется, что я всю жизнь письма писал и все ск-верные». Согласиться с этим невозможно, как нель­ зя принять известных, уничижительных горьковских оценок своей драматургии и стихотворных произведений («неоспоримо подлинные и постыдные стишки»). Эпистолярное наследие Горького— не­ отъемлемая часть его литературного на­ следства, многие письма писателя — блестя­ щие образцы эпистолярного ж а н р а ,' свое­ обычные художественные произведения. Леонид Андреев писал ему еще в 1901 го­ ду: «Читать твои п и сьм а— это чистое на­ слаждение, немногим меньше того, чем ви­ деть тебя лично, ибо встаешь ты в своих письмах как живой...» («Огонек», 1965, № 27, стр. 21). А для тех, кто не имел счастья личного общения, письма писателя, действительно, дают неповторимую возмож ­ ность духовного общения с ним. Письма Горького хорошо читаются. Мо­ ж ет быть, ни в каком другом жанре так отчетливо не выступает его любовь к шутке, озорной стилизации, пародии, сло­ весной игре, как в письмах. Разумеется, риторические приемы, к а­ ламбуры и тропы горьковских писем можно встретить и в его публицистике, и в крити­ ке, и в художественных произведениях. Но эпистолярная форма, рассчитанная на ограниченную «аудиторию», иногда нося­ щ ая сугубо личный характер, позволяет, помимо общих литературных средств, созда­ вать оригинальные речевые приемы, она стимулирует своеобразные стилистические тенденции. В письма иногда вкрапливаются искус­ но выполненные зарисовки кусочков быта с элементами диалога. Сколько щемящей душу тоски заключено, например, в описа­ нии детей рабочих петроградской табачной фабрики, лишенных нормального детства: «Ты не знаешь, что такое дети петроград­ ских рабочих, дети, которые убеждены, что корова, баран — игрушки, и только, что высшее счастье для человека — «найти хо­ рошую работу». Эти господа в 9 лет —- премудрые старички. Девчонка сердитая и кривоногая — рахит — спрашивает меня: — Ты сколько зарабатываешь? А зачем у тебя часов нету? Женатый али с любов­ ницей живешь?» (IX, 202). Образность вводится в письма редко, и чаще всего это юмористические сопоставле­ ния и сравнения, действительно смешные. Выражая удовлетворение пребыванием в Болонье, где его пока никто не узнает, пи­ сатель иллюстрирует это подробностями: «Лакеи относятся ко мне, как будто я у них лучшую скатерть красным вином облил или публично смахнул салфеткой пыль с башмако:в, а потом ею вытер губы. Обедать посадили в отдельный уголок около какой- то грязной посуды» (IX, 150). Горький умеет пафос приглушать иро­ нией. О свсем положении после февраль­ ской революции он сообщает: «Теперь я все делаю величественно, даж е горох, ем. Иначе — не могу, ибо — заседаю в Зимнем дворце, восстановлен в правах академика и был приглашен правительством в состав к а­ кой-то следственной комиссии — провокато­ ров разоблачать. От сей чести отказался, но если предложат место архиерея — приму величественно» (IX, 196). В годы реакции буржуазная критика лю­ била говорить о «конце Горького» (Д. Фи­ лософов), его хоронили в «братской моги­ ле» (Антон Крайний — Зинаида Гиппиус), возились с его гальванизированным тру­ пом» (В. Сперанский). Горький отвечает своим могильщикам с неподражаемым хлад­ нокровием: «И — что за длинный труп? Семь лет зарывают его в землю и все не могут зарыть» (VII, 1108). Многочисленные уколы белоэмигрант­ ской прессы он, между прочим, отражает ироническим обыгрыванием фразеологии своих противников по какому-нибудь кон­ кретному бытовому поводу. Так, в связи с получением книги, он пишет: «Получил Ренье, за что и объявляю Всемилостивей- шую благодарность, но, в то же время, коленопреклоненно повторяю верноподдан- нейшую просьбу мою о Случевском и Фе­ те». Как будто ничего не значащая шутов­ ская стилизация. Однако вслед за этим чи­ таем: «Вот тебе еще одно подтверждение глубокой мудрости известного философа Виктора Чернова, который очень «конструк­ тивно» указал, что Горький «весь создан из противоречии и всегда пред кем-нибудь преклоняет колени». Впрочем, это сказал, кажется, Михайло Арцыбашев, тоже фило­ соф, н о— пессимист» (IX, 241). Невинная словесная игра оборачивается ядовитой иронией в адрес «известного философа» эсера Чернова и «тоже философа»-писате- ля — белоэмигранта Арцыбашева. Р аз на­ чатую стилизаторскую «игру» Горький не забывает и продолжает ее в дальнейшей переписке. По поводу повторной посылки некоторых книг он просит: «Объяви мою Высочайшую и Глубочайшую благодар­ ность... за присланные мне книги. Очень тронут. Но! Роман Ренье «Живое прош­ лое» прислан вторично. А сегодня получил от Сабашниковых книги Кузминской и Шталена. Не предполагается ли, что я со­ бираюсь торговать книгами?» Но и здесь шутка по мелкому поводу незаметно пере-