Сибирские огни, 1968, №3

ливую тропу попавшим. С чего начал-то я — известно ли вам, дорогой и достоуважаемый Алексей Максимович? Рискнул дать парню с честным лицом кредит на пять рублей золотом: книжечек народных да карти­ нок— все по копейке — п я т ь с о т предметов с обязательством вернуть к осени пять с четвертаком, по пятаку на рубль — сиречь, с тем же про­ центом, какой государственный банк дает своим вкладчикам, и ничего более, ни гроша! Удался опыт, развернулось дело, потекли ко мне чет­ вертаки со всей России, как когда-то текли они некрасовскому «дяде Власу» на построение «Храма божьего»... Чем же не «храм» и мое пред­ приятие? Весь народ русский приобщить к грамоте, к чтению — сначала копеечному, а потом и подороже. Уж если с чем сравнивать мое пред­ приятие,— так только с тем великим севом, про который тот же Некра­ сов говорил, словно в колокол бил: «Сейте разумное, доброе, вечное»... Сытин говорил внешне спокойно, не позволяя ворваться в свою речь ни вскрикам, ни даже просто повышениям голоса, но искусно обуз­ дываемое волнение все же чувствовалось у него. Раза два он вытер большим, розовым с крапинками шелковым платком высокий и уже из­ рядно морщинистый свой лоб, а также и нос, тоже подернувшийся мель­ чайшей испариной. Борода его, напоминавшая Алексею Максимовичу хорошо знакомую инженерскую бородку «Никитича» — Красина,— еле заметно подрагивала. Ощущалось, что вопрос Горького равнодушным его не оставил, всколыхнул мысли именно в том направлении, как хоте­ лось этого Алексею Максимовичу. Ему вспомнилось, что рассказывали о Сытине «братья-писатели», которым случалось иметь с ним дело. — Вот уж не только кафтан нараспашку, а и рубаха — враскид! — восторгался Леонид Андреев.— Под расписку на клочке газетной кром­ ки запросто выдает тысячу рублей! Достаточно такого клочка бумаги, с его подписью, чтоб получить любую сумму как по чеку! А в его собст­ венной конторе всеми делами заправляют кассир да бухгалтер — всего два человека! Десятки миллионов проворачивают вдвоем на полном до­ верии у «чудодея — Иванушки»... Так ласково, даже любовно звали многие московские литераторы незаурядного этого костромича, пожаловавшего к Алексею Максимови­ чу на безмятежный остров Капри. Было совершенно ясно и Горькому, что человек этот действительно необычен, даже необыкновенен, только мировоззрение его нелегко понять. Ходили слухи о большой религиозности Ивана Сытина, о его по­ жертвованиях на монастыри, даже на постройку монастырей там, где их еще не было. Допытываться — «како веруеши?», Горький, естественно, не стал, но кое-какие вопросы все же задать гостю решился. — Вот вы сказали, Иван Дмитриевич, насчет «великого сева», кото­ рому деятельность вашу можно и должно уподобить! Плоха, говорят, все еще на Руси школа. И мало ее, и обучает неважно — два-три года проходит после такого ученья — и все позабыто, даже буквы! Каково сеять на такую почву? — Вот тут-то издания мои и пособляют! — энергично возразил гость.— А не будь моих книжек да картинок — что тогда было бы. Горький покачал головой. — Школа плоха по вине правительства, Иван Дмитриевич, нищен­ ское влачит существование, как и Чехов еще возмущался, да и Тол­ стой! А вы офенями дело хотите поправить... Учитель должен быть под­ нят на достойную высоту! Сытин помедлил с ответом.