Сибирские огни, 1968, №3

Сагайдак выпростал руки и жевал губами, глотая в молчании оби­ ду. Зозуля, мягко ступавший позади, пришел ему на выручку: — Не лайся, енерал! Придержь языка, бо я тебя таким матом об­ ложу, що контузю. Я матюги не люблю, а тоже знаю их наперечет. — Иди ты! — Не лайся! — настаивал дед.— Бо разгнуздаем тебя и всю твою упряжь отнимем.— Он тронул заскорузлым пальцем косо перехлестнув­ ший грудь начпрода новый ремень.— Нам ремней в край надо, а мы с тебя не рвем? Не рвем! • Захаживали и солдаты, в одиночку и кучками; забыв о войне, вче­ рашние мужики топталибь между двумя рядами скотины, нахваливая хотя и отощавших в ящуре, но сильных костяком коров, лобастых телят и могутных племенных быков. Шлепали по крестцу и бокам, оглажива­ ли мягкие, теплые шеи, заигрывали с Фросей и Дашей, с молодухой До- кией Савчук и' Стехой Невинчаной, которая краснела и виновато коси­ лась на Горовенко. Даша опасалась, что появится кто-нибудь из ее гос­ питаля, а Сагайдак и им ничего не уступит, не выбракует для них коров, которым и без ножа вряд ли уцелеть. Она вспоминала кровавые повяз­ ки, лихорадочный блеск глаз в темных гнездах среди отвердевших бин­ тов, стоны, загнанные внутрь, за стиснутые зубы, врачей и санитаров, едва стоявших на ногах от усталости, и думала, что грех не дать им мяса, хотя бы и за счет племени. В подсобном помещении была сложена обширная, по пояс плита, с вмазанным в нее котлом и кирпичным дымоходом. В котле, под дере­ вянным кружалом, пятый час вываривалось, ворочалось в бурлящем кипятке мясо прирезанной ящурной телки. Потом глуховатый Ткачук натаскал груды разваренной, сползающей с костей телятины в эмалиро­ ванную миску и на потемневшее от пара кружало, и началась трапеза. Кружками зачерпывали из котла бульон, запивали мясо, нежные хрящи, похрустывали обмакнутыми в серую соль луковицами. Весь хлеб, какой был, отдали в обоз — им идти и идти, без скотины, без крыши над го­ ловой. ■— А ты, Дашка, что же? — удивленно спросил Сагайдак. Дашу мутило от голода. Чавканье, сопенье, жадный хруст вызвали в ней холодное, злое отчужденье. Лазарь торопился, заглатывая куски, как голодный волчонок, молотил челюстями Горовенко,— Фросю, и ту было не узнать, а ведь Даша полночи шептала ей в ухо о раненых, о кро­ ви и смертной тоске... — Ешь, поспевай,— проговорил Зозуля полным ртом.— Еще до ве­ ликого поста далеко. — Дашку хтось вчера напугал! — Горовенко подмигнул ей.— При­ ворожила нечистая сила! — А ты хапай, хапай, Горовенко! — огрызнулась она.— Только, гля­ ди, не тресни! Фрося только что рвала острыми зубами мясо, кромсала хрящи, а . уже она тащит из кучи новый увесистый кусок, несет ко рту, подстав­ ляет руку, чтоб rie капало на кофту. И Даше вдруг кажется, что с того часа, как Фрося осталась при гуртах, непрощенная матбрью. она только и занята Пеструшкой. Место поменяла, чтоб не дуло от двери, холит ее, балует, перед богом прощения вымаливает. — Иди, Даша! — зовет ее Фрося.— Я тебе и миску принесла.— Она зачерпнула Дашинбй миской мутного наваристого бульона и положила в нее такой кусок мяса, что бульон плеснулся через край.— Держи! Даша не пошевелилась. Глаза у Фроси серые, сытые уже, глупые кошачьи глаза, и жирные губы,— тоже глупые.