Сибирские огни, 1968, №2
Сагайдак сдернул кепку. — Нехай на коней сядут! — закричал Гордиенко.— Хоть глянем, к а кой коленкор. Горовенко нырнул в толпу к своей лошади, освободил ее от пут и первым въехал в круг. Въехали и остальные, налегке, без пожитков, без фанерных сундучков, и в седлах они сидели мешковато, по-му жицки. — При конях воевать лучше,— сказал Гордиенко, оглядев новобран цев-— Можно и в обоз встрять, и до кухни приписаться. Сагайдак отвязал чагравого и поставил мерина между собой и Ко валем. — Чего тут рассусоливать...— начал Сагайдак неуверенно: его угне тала неопределенность положения, то ли он провожает новобранцев, то* ли сам прощается с колхозом? — Совесть нам так велит: хоть военкомат тут не наш и стола учета нашего нет, а закон у народа один.—Он отвел! голову чагравого, показал людям на Илюшу Коваля.— Уже мы знаем, як погибли наши братья от немецких фашистов: пацана и того бросили в огонь. Хоть мы на шляху и без клуба, а газеты иной раз бачим и в курсе, как оно дело идет. Фашист и другим народам враг, а с нами не сравнять: на нас он до смерти лютый. От нас ему гибель должна прийти, и он про то в курсе, и наш народ знает, не агитацией знает, а всей жи з нью... Не землю нам с ним делить, а вопрос встал так: жить нам чи не жить? Куда он ни придет, гибнут невинные люди. А нам жить надо. Выходит, что и нам время немца убивать. Силу надо против ихней си лы.— Уже Сагайдак, по выражению Гордиенко, «входил в речь», не мялся, не топырил губы и часто выносил вперед правую руку.— Огонь против ихнего огня и смерть против смерти... — Сагайдак и на фронте комиссарить станет,— шепнула Ганна Ко валю.— Он, як заговорит, аж красивый делается. — Сагайдак и так красивый.— Коваль потихоньку стиснул руку же ны, и она сжалась рядом с ним, счастливая, ничего не подозревая.— Это вы, дурные бабы, не видите. — Мы рабочих коней взяли,— продолжал Сагайдак,— а племенных берегите, племенные на расплод нужны. — Чихал он на твоих коней, Сагайдак! — крикнула Настя.— Он их машинами давит. — Отступаем, Тарасова, такое дело...— Левой рукой Сагайдак по глаживал темную гривку чагравого коня. Он и сам иной раз не знал спа сения от тяжких мыслей, от странного чувства, что и его, вместе с одно сельчанами, впервые в жизни, как щепу несет поток.— Не все ж нам наступать... пришло время и отступить. — Когда ты наступал, Сагайдак?! — не сдавалась Настя.' -— В гражданскую наступали. И верх взяли; кто постарше — пом нит. А японец сунулся, тоже не по его вышло. И контра вся — банды,, офицерье, куркули — всех разбили... — Чего Сагайдак все говорит и говорит,— тихо сказала Ганна.— Ты воевал, а молчишь, стоишь, як на параде. — Он человек политический, лишнего не скажет. — С чего ж ты так вырядился? Ты далеко провожать не езди, Са гайдак дорогу найдет.— Она устрашилась вдруг усталого лица мужа, потерянного, виноватого выражения его глаз.— Гриша! — шепнула она нежно.— Не мучайся! Хоть раз в жизни не мучайся и нас не тирань. Всегда ты первый, всегда в самый огонь, а теперь Сагайдака черед. — А шведов забыл! — пришел на помощь Сагайдаку Зозуля.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2