Сибирские огни, 1968, №2

ним всадника, никому и в мысли не пришло ничего плохого. Патлатый парень лет пятнадцати, с босыми ногами в веревочных стременах, оса- дил мышастого, будто вывалянного в светлом пепле, коня и прокричал дурным голосом: — Уходите, люди! Ящурный скот идет! — Далеко? — спросил Коваль. — За час тут будут! — Чего ж ты радуешься, дурень? — спросил Коваль. Лицо у парня худое, большеротое, он будто и впрямь улыбался. — Что успел! Я, дядько, чужих людей люблю. — А своих? — Свои при нас и останутся,— сказал он рассудительно. — Стали б карантином, не баламутили б людей. — Немец близко. А председателем у нас женщина. Боится. — Скачи, казак, обратно,— Коваль подошел к коню, приподнял пальцами разгоряченную губу.— Скажи, пусть попридержат скотину, чтоб нам хоть собраться.— Развернувшись, он хлопнул коня ладонью по шее.— Скачи, будь ты неладен. Мышастый конь и парень с разлетавшимися по-бабьи лохмами еще не скрылись из виду, а табор уже пришел в движение. Искали разбред­ шихся коней, кидали в телеги и гарбы пожитки, неостывшие чугуны, мокрое белье, рушили сложенные на скорую руку гнезда. И думали о том, какие они удачливые, что идут не позади ящурного скота, по з а р а ­ женным травам, а впереди, и если поднатужатся, то уйдут и от этой беды. В густых сумерках подошли к переправе. Коровы уже не опасались понтонов. Чуть помешкав, они вступили на переправу, вслед за Гладиа­ тором. З а ними втянулся и весь гурт. * Над табором и замаячившим на горизонте шахтерским поселком бежали низкие, без просвета облака, и вскоре, когда задымили первые костры, ветер принес мелкий, колючий дождь. Разоренное картофельное поле темнело на глазах, рассыпчатая земля превращалась в облепляю­ щую ноги, вязкую грязь. До этого утра близкая осень смиренно напоми­ нала о себе желтоватым, непрочным в черенке листом молодых тополей, первыми журавлиными клиньями в небе, багрянцем кленов среди соч­ ной еще зелени,— теперь она холодными пальцами потрогала каждого. Видно, не миновать долгой, стылой, бездомной осени... Сегодня уйдут последние, годные к фронтовой службе мужики. Оседланы кони,— не медалисты, не племенные, а работяги, которые будут терпеливо сносить военную нужду. Они стреножены, табунятся в сторонке, недовольно обнюхивая порыжелую ботву. Но кому из мужи­ ков выпал черед ехать в военкомат, не сказал бы никто, наблюдая за медлительной в то утро жизнью табора. Сагайдак, у которого в карма­ не галифе лежала бумага с фамилиями призывников, и тот толком не знал, кто поедет голЬвным на пепельно-черной лошади, привязанной к бричке: он или Коваль. Люди полагали, что на чагравом поедет Сагайдак. Что он белоби­ летник— пустяк дело: теперь не те правила, что в мирное время, уже не одного взяли из тех, кто числился ограниченно годным. Тезка Сагайда­ ка — Петя Горовенко уходил добровольцем, ему до срока больше года. Смутно Сагайдаку. Он ревниво посматривал на Коваля, не прощает­ ся ли председатель с Ганной? Вроде не прощается, и Ганна лицом спо