Сибирские огни, 1968, №2

нем смущении, лицом, покачал головой: «Не девка, а злостное наруше­ ние и общественный грех». Она приехала к деду в последнее воскресение января,, д ержала ф а ­ сон — черные туфли на венском каблуке с визгом кромсали снег, сквозь дешевые чулки розовели икры. Когда в хате Косовых она сняла старень­ кое суконное пальто и осталась в тужурке связиста поверх белого хлоп­ чатобумажного свитера, с петлями, разъезжавшимися под напором груди, когда сбросила с головы пуховый платок, открыв пахучие, уло­ женные на затылке по-бабьи волосы и черные прядки, свисавшие впе­ реди ушей, более красивые, чем серьги с зелеными стеклышками, стало ясно, что доброму заике, белобрысому Мите Косову не устоять. В марте сыграли свадьбу. Даша, оказавшаяся, вопреки худшим подозрениям деда, неопытной славной девушкой, отдалась новому состоянию с такой страстью, что оторопь взяла и свекровь, и неласковую старшую невестку Александру, и самого небойкого Митю. В городах, может, так и любили: глазами ласкали на людях мужей, висли на руке, поглаживали, епошили. vav ко­ тят, шептались по углам и среди ночи,— здесь летние ночи были корот­ кими часами отдыха для гудящих, усталых рук. И так велико было не­ утолимое желание Даши, так ненасытна жажда материнства,— что в страхе она не понесла от Мити за три долгих довоенных месяца. В пер­ вые Недели войны судьба хранила Митю. Ушел на фронт немолодой свекор, а братьев только вызвали однажды в военкомат, но пока не брали., и Даша, когда объявили эвакуацию, потеряла себя от волнения, от радостной надежды, что вот они стронутся с насиженного места и в долгом пути Мити не скоро хватятся; пройдут месяцы, а может, и война кончится, так же внезапно, как и началась. Даша лежала на возу, щекой на сплетенных руках и невидящим взглядом смотрела на тощий орешник, спускавшийся к реке, обтекая замшелые, сухие валуны. Река сверху казалась остекленевшей, неподвижной. И на дальнем песчаном берегу было по-мирному тихо; здесь река делала ленивый по­ ворот, западный берег обрывался к воде кручами, серыми скалами, пе­ реправа и брод оставались далеко в стороне. Сюда обоз свернул на су-' точную стоянку после пережитого накануне страха: с утра над шоссе нудно гудела немецкая «рама», потом налетели «Юнкерсы», а одна из бомб легла в стороне от дороги. Поднявшись с земли, люди не досчи­ тались трех племенных коней из табуна. Да и пришла пора чинить упряжь, постираться, дать людям отдых,— с того утра, как вернулся Илья, Коваль гнал обоз, как осатанелый, чтоб и в самую непроглядную пору ночи, когда горькие мысли особенно одолевают людей, усталость глушила их. Коваль и часа не сидел на месте, метался в паре с Сагайдаком по военкоматам, поселковым советам, выколачивал муку, крупу, сахар и соль по голодным военным нормам, приглядывал за Шпаком, чтоб не резали на мясо лишних овец, а только по крайней нужде. Людей будо­ ражили слухи о немецких прорывах, о десантах, высаженных где-то впереди, чуть ли не у самого Дона, а газеты не приносили облегчения: уже в них поминались и те места, которые миновал обоз... Гордиенко топтался у воза, ждал, что Д аша обратит на него свой взгляд. Она не плакала: с той поры, когда Илья принёс страшную но­ вость, никто не видел Дашу в слезах, и на Дашу смотрели с большим еще отчуждением, чем в те дни, когда она ходила пьяная от любви и глаза ее заволакивал голубой бесстыдный хмель. Горе прогнало этот хмель, сдернуло колдовскую пелену, открыло темные глубины ее глаз