Сибирские огни, 1968, №2

— Кого не повесили, согнали в клуню и зажгли... Сознание еще не могло охватить всего, не могло принять этого,— старый солдат, он не знал таких войн, чтобы убивать всех подряд. — А ты? Ты где был? — В клуне... Плач, крики, шум толпы уже окружали их со всех сторон, накаты­ вали волной, едва они замолкали, и притихали, когда Илья отвечал отцу. — Страшно... Ой, як страшно! — Одному тебе страшно! — Як вешают страшно... Я криком кричал, а они молчат. Хотя бы один пощады попросил. — А ты просил? Илья опустил голову. — Не мучай хлопца,— сказал Сагайдак. Коваль властно поднял руку и спросил: — Плакал? Илья поник еще ниже. — В ногах валялся? Сын поднял голову: слезы текли по его лицу. Что-то больно сдавило сердце Коваля: непоправимое, тайное от всех чувство, что прав был отец, перевелся Ковалев род, усох корень. — И помиловали? — опросил он бессердечно. —- В клуне со всеми жгли...— Он боязливо тронул пальцами обож- Женый волос и опустил руку.— Там собаки лаз пробили, а за ним бурья­ ны. Я проскочил, сховался, а Охрименка прямо в лазу и убили... Отделившись от толпы, к Илье шла Д аш а Косова, не дыша, не от­ рывая от него страшного, остановившегося взгляда. Руками она заж ала рот, стиснула, мяла белое, с отхлынувшей кровью лицо, и большие чер­ ные глаза казались безумными. Она остановилась перед Ильей, малень­ кая, лицом вровень с ним, что-то заклокотало в ее груди, в горле, она на мгновение отняла руки ото рта и сразу же судорожно заж а л а его. Глаза были сухие, горящие, сумасшедшие. Илья задрожал, и впервые, с той минуты, как он выбрался из-под воза, его лицо скривилось в детском жалостливом плаче. — И Митя... Митя... Митя,— всхлипывая, бормотал он,— матюкал немцев, а пощады не просил... — Ты нюни не распускай! — прикрикнул Коваль. Сагайдак снял ватник, набросил его на плечи мальчика и встал р я ­ дом, неумело поглаживая Илью по голове. — Иди под материнскую юбку, вояка,— устало сказал Коваль.— Горе, Даша , такое горе, что и не сказать... Ты плачь, плачь, Даша! Меркнущая радость и опустошение терзали сердце Коваля. Он был несправедлив к сыну и даже жесток с ним, но ничего не мог с этим по­ д е л а т ь— ему не уйти было от страшной и малодушной мысли, что вот его сын уцелел, а другие погибли, как будто и от немиев им, Ковалям, по­ б лажка и привилегия, а людям смерть. Ганна уже бежала к ним с низким, протяжным стоном, мимо рас­ ступившихся людей, распатланная, быстрая, так что и шустрая дочь не поспевала за ней. Добежав, оттолкнула Сагайдака, накрыла сына гру­ дью, руками, заслонила от всех, распустила над ним космы. — Будет вам, мамо! — ворочался Илья, стараясь освободиться из ее судорожных рук.— Будет! Что это вы... — Не балуй хлопца! — шепнул Коваль Сагайдаку, глотая неволь­ ные слезы. — Что я ему — нянька. Ты — батько, ты и учи.