Сибирские огни, 1968, №2

поворачивал бричку, объезжая стальные ежи, перегородившие улицу от палисадника к палисаднику. В последний раз Коваль был здесь без Ганны. Примчался поездом, от вокзала бежал через весь город дождливой осенней ночью тридцать седьмого года. Ветер рвал мокрые листья с то­ полей, горький их запах захлестнул улицы, ноги вязли в кучах неубран­ ных листьев. Кулаками молотил Коваль в глухую дверь, бил исступлен­ но, пока не послышались тяжелые шаги отца, его суховатое покашли­ вание и спокойный голос: «Открою! Чего тарабаните?»... «Сынку!» — поразился он и не обрадовался, а испугался, что не к добру заявился Гри­ ша. Старший, Николай, по прозвищу Безручко,— у него высохла про­ стрелянная под Перемышлем в мировую войну рука,— а по партийной кличке Кузнец, был гордостью семьи. Одаренный самоучка, шахтер, в юности заболевший туберкулезом, он был одним из вожаков революции в городе, а в последние годы председателем облпрофсовета. В конце октября его взяли, и старый Коваль написал об этом сыновьям в тайной надежде, что если они впятером возьмутся за дело, то добьются правды. Но был в нем и тайный страх, что он накличет беду и на них, что там, где живут его сыновья, хороших людей не трогают, и лучше им не при­ езжать сюда. В других местах, преданно размышлял старик над газета­ ми, берут врагов, п о л и т и к о в ; кто знает, куда завели их кривые дороги, гордыня и большие портфели,— а тут? Тут народ косят... Всю ночь старик гнал Григория в деревню, стал суетлив, проверял запоры, будто они могли защитить сына, если бы пришли и за ним. И все ж а л о ­ вался, что не приехала Ганна, любимая невестка, с которой ему всегда бывало покойно и хорошо. Старик редко думал о смерти, а представляя себе эту минуту, непременно видел у своей постели не только жену и сухорукого Николая, но и Ганну, единственную из всех невесток... Темнело, а отец все не приходил. Искупавшись, Ганна села в углу горницы, на клеенчатом диване. Коваль хотел включить свет, рука вме­ сто выключателя попала на какую-то тряпицу. — Что, света нет? Старуха носила из кухни тарелки с малосольными огурцами и ре­ дисом, со сваренными вкрутую яйцами, с розоватым на срезе салом и отваренным мясом. Перелила в стеклянный кувшин молоко, привезенное Ганной, достала из чулана бутылку самогона, заткнутую сухим кукуруз­ ным початком. — Есть, куда ему деваться. Жечь нельзя. Значит, завяз али выключатель, чтобы не щелкнуть. — Дайте одеяла или рядна, я маскировку сделаю. Она не двигалась с места. — Так запечатаю, что и щелки не будет. Старуха поникла у стола, переставляя с места на место тарелки. — Демид не позволяет: запретил — и все. — Несите, мамо,— сказал Коваль.— Нам до света обратно надо, может, год не встренемся, хоть насмотреться на вас. И молоток несите, а за одеяла не бойтесь, я забью гвоздочки и понавешаю. Насмотрелся, як люди делают, нехитрая штука... — Дайте, пехай вешает,— посоветовала Ганна.— Он настырный, не отвяжется. Пока Коваль переставлял табуретку, забивал в наличники гвозди, прилаживал байковое одеяло и сложенные вдвое рядна, мать шла по пя­ там и жаловала сь на отца: что сладу с ним нет, таким злым он не был и тогда, когда узнал от людей, что Николай умер в следственной тюрь­ ме, не дождавшись суда и приговора, когда и легкого тела сына не по