Сибирские огни, 1968, №2
Коваль глянул вверх: прояснилось, верховой ветер разогнал обла ка, показались звезды, вовеки не убывающий Млечный путь, такой же нескончаемый, как эта их земная дорога,— не зря его в народе окрести ли ч у м а ц к и м ш л я х о м . . . На возу Кравченков, услышал Коваль, бубнила старуха: — У Федора одни дочки были, а у Мыколы два сына, внучата мои... А звали же их як? Може, Лаз арем одного? Л а з а р ь — святое имя, в священном писании есть, а с какой стороны он мне внуком приходит ся? Масть у него наша, кравченковская, у нас материн дед из цыган был чи из татар, а чей же он сын? Мыкита на германском пропал, Фе дор, Мыкола... може, Семена сын?.. Чуешь, Верка, а? — Вера спала.— Кровь наша, сразу видать... Вернется Семен, у нас двое мужиков будет, як у людей. А там и войну прикончают, а масть наша... наша,— бормо тала она, пробудившись от короткого старушечьего сна. V II Хорошо босым ногам на жестких половиках. Пальцами, загрубев шей пяткой, всей не по росту большой ступней вбирает в себя Коваль домашнюю прохладу, ощущение прочности, постоянства жизни, будто оно пришло не с внезапной тишиной, не с оштукатуренными стенами ро дительского дома, не с бальзамином и примулой на распахнутых в лет ние сумерки окнах, а исходило от старых с облупившейся краской досок пола и груботканых, распластавшихся вдоль и поперек дорожек. Хорошо кружить в тесной горнице, которая когда-то казалась ему огромной, топтаться онемевшими от усталости ступнями по рубчатому полотну, по гладким, холодящим, омытым колодезной водой доскам. Но стоило Ковалю прикрыть веки, как перед ним тотчас же возни кала сухая, в удушливой пыли, доро?а, возы, возы, возы и крупное осы пающееся зерно. Дорогу захлестнули машины, а обоз шел сухим степным бродом, по пересохшей порыжелой пшенице. То ли ее не успели убрать, то ли уби рать не стали: элеваторы забиты зерном, да и грузовых машин под зер но не было,— их сразу же взяли для нужд фронта. Перестоявшая пше ница осыпалась от ветра, от тихого людского шага, от конских ног и вислого коровьего вымени. Д аж е дети на возах притихли, будто только нынче неторопливые кони вынесли их к настоящей беде, а все, что оста лось позади, ничто перед этим неубранным полем без начала и конца, перед тяжелыми рыжими слезами, которые с шорохом и вздохом падали в потрескавшуюся землю. Зерно набивалось в овечью шерсть, в разно шенные ботинки, за манжеты штанов, собаки выносили его на лохматых спинах. — Не было у нас внучка, не было,— виновато говорила старая Ев докия, мать Коваля.— Может, он адрес спутал, нас, Гриша, перед самой войной переименовали. Мы с мая улица Стаханова, Гриша. Имя сына она произносила отлично от всего другого, грудным, глу хим голосом, ласково и протяжно — Гры-ыша. Рядом, в сенях — дверь на кухню, за ней звуки льющейся воды, ше пот, гул оцинкованного корыта. Во дворе пофыркивала выпряженная лошадь, внятно хрупала сеном и била копытом в землю. — Удачно назвали,— сказал Коваль. Ему бы приласкать ее; она переминалась с ноги на ногу в мальчи ковых сандалиях, все жд ала сыновьей нежности, но пойачалу он расте
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2