Сибирские огни, 1968, №2

нет, не скажут, что он для семьи выгадывает, под жинчину дудку тан­ цует... Ганна гневно отпрянула. — Разве ж неправда? — уже не так бодро продолжал Коваль.— Ты ж на людях прямо скаженная. И то не по тебе, и другое не по нраву. На смену злости возвращалась ласковая, нежная жалость, и н а ­ прасно он пытался ее подавить. — В армии меня к настоящему делу поставят. Ганна не пошевелилась, ск а з ал а хрипло, отчужденно: — Кто* тебя держит: скачи и ты на смерть! — Н а л аж у тут дела и поеду. Не к спеху,— продолжал Коваль и придвинулся к Ганне.— Отведу людей подальше, немец будет на Дон ­ басс рваться, ему уголь нужен. Петька в газете читал. У немца бензину и угля нет, он и полгода не продержится. Надо нам дело поставить крепко, чтоб у людей общий котел был. На шахтах до старых заедем, давно я батька с матерью не видал.— Он погладил плечо Ганны. — Может, и они ушли. — Навряд. Мне под пятьдесят, а я из братьев — младший. Куда им ехать... Чего ты на Сагайдака кидаешься? Чем он тебе насолил? — Лучше молчи! — оживилась Ганна.— Як встанет Сагайдак у нас на пороге, так и жди беды. Увижу его в окно, и сердце у меня захо­ дится. — Сама виновата: добра не помнишь, все злое на уме! — У Сагайдака не хата, а пустка, живой души при нем нет. Ему все нипочем, и нам жить не дает. — Тю! — искренне поразился Коваль.— Он тихий. Не я за ним, а он з а мной идет. Повылазило тебе, что ли? — Крутит он тобой, Гриша! Ты горячий, вперед вылазишь. Не было бы Сагайдака, ты б и не мучился теперь, шел бы с колхозом, а нас при себе держал. — Найдется и без меня голова нашему колхозу. И получше С а ­ гайдака! У — Скажи — кто?! Скажи, скажи!.. Не скажешь, бо знаешь, что не­ ма. Позабирали всех на фронт. Оба подумали о Семене Кравченко и промолчали. Кравченко с Илю­ шей, вернись Кравченко, и сын был бы с ними, и жизнь пошла бы по- другому. — Может, Илюша в Донбассе, у батька? — сказал Коваль.— Мах ­ нул поездом и нас дожидается... Он обнял Ганну, она снова была податливой и тихой. Ковалю захо ­ телось, чтобы она почувствовала, какой он добрый, щедрый, незлобивый человек. Он вспомнил об Арефьевых — жена любила'Тоню и покрови­ тельствовала ей. — Думаю Тоньке корову выделить из стада,— сказал он.— В семье две солдатки, Тонька на сносях. — У правления спроси,— сказала Ганна с напускным смирением.— Не самоуправствуй, Гриша, не то время. — А что — время? — хвастался он.— Теперь самое время командо­ вать. Кто мне указ: Сагайдак? Я хозяин чи, може, кто другой? — Не давай примера, бо растащат колхоз,— смиряла его гордыню Ганна.— Ты у членов правления спроси. — Все-то ты меня учишь,— любовно говорил он,— разумная ты моя жинка, профессор в юбке, серденько ты мое и совесть моя. И снова отлетели от них голоса, и шорохи, и далекие, не к добру зажженные зарницы войны.