Сибирские огни, 1968, №2

Кто-то спрыгнул с притормозившей машины на дорогу и двинулся по откосу: сухопарый и медлительный. Петька Сагайдак! Он, в надвину­ той на лоб кепке, в хромовых сапогах и разлетистом галифе, купленном по дешевке у вдовы милиционера. Появление Сагайдака отозвалось в сердце Насти благостной р а ­ достью, жалостливым облегчением, прощением всего, что она только что кляла. Руки быстро ощупали сколотые булавками волосы, скольз­ нули по шее, по стянутой в талии кофте, оправили юбку над босыми ногами. — Сагайдак!’— окликнула она, видя, что он сворачивает в сторо­ ну.— Я тут! Повылазило тебе, чи що? — Тарасова?! — удивился он.— С какого ты дива тут? Радость схлынула мгновенно; Сагайдак пришел не за ней, у него другая забота. — Не проскочила,— сказала Настя.— С анафемскими машинами разве проскочишь! Сагайдак молчал, и молчание его в сумраке надвигавшейся ночи дышало недоверием.. — Тяж у меня соскочил,— соврала Настя.— Ехай, Сагайдак, по своему делу. Ты, ненароком, не обратно в село? — Чего я там не видел,— осторожно сказал Сагайдак. — Может, за сподним чи за книгами. Ты ж книжки свои разумные в хате оставил. — Жаль, не захватил. Сгорело все,— сказал он.— Я отару нашу сюда подгоню. Пройдут машины, если не поспею, перегоняй гарбу и обратно, отару переправлять. Люди нужны, бо на мосту нема перил. Настя бросилась к нему, ухватила за рукав пиджака. •— Страшно мне, Петя! Сагайдак хмыкнул: — Смерти боишься? — И смерти! А жизни еще больше. _ — Не все ж война будет, Настя,— сказал он, смягчаясь.— Кончит­ ся и она, а мы, может, жить будем. Он произнес это миролюбиво, почти ласково, и Настя еще горше пожалела себя и Фросю, и Тоньку Арефьеву, которая скинет где-нибудь на дороге, на щербатом мосту, и всех баб, даже Ганну Коваль и неулыб­ чивую Веру Кравченко. — У меня и без войны — война,— беззащитно сказала Настя и л а ­ донью прижалась к груди Сагайдака, будто согревала руку. У меня всякий год, всякий день война, Петя. То голод, то холод, то Фросю вы­ нянчить.— Она вздохнула, отняла руку.— То жизнь такого мужика по­ шлет, что не приведи господь... В двадцать втором году деревенская всезнающая молва сосватала Настю и Сагайдака, но случилась беда: Сагайдака с простреленной грудью увезли в городскую больницу, а вернувшись, он узнал, что Настю выдали замуж в дальнюю деревню. Восемь лет она прожила на чужой стороне, а в коллективизацию вернулась на попутной подводе, будто обожженная горем, ничего не нажив, кроме семилетней Фроси и быстро закипавшей злобы на людей.- — Куда отара подевалась,— проговорил Сагайдак озабоченно.— И голоса ихнего не слыхать. — У тебя одна думка: кони, скотина, хозяйство... А люди нехаи мучаются. Вместе с обидой в ее голосе жалко, неуверенно сквозило что-то з а ­ зывное и униженное.